История античной литературы

Флакк, уверяю тебя, ничего в эпиграммах не смыслит,
Кто их забавой пустой или потехой зовет.
Больше забавы у тех, что пишет про завтрак Терея
Лютого иль про обед твой, беспощадный Тиэст.

(Пер. Ф. А. Петровского)

Эпиграмма, по мнению Марциала, должна жечь, ей нужна соль и острота:

Пища — и та ведь пресна, коль не сдобрена уксусом едким,
Что нам в улыбке, коль с ней ямочки нет на щеке?
Яблок медовых и смокв безвкусных давайте-ка детям,
Мне же по вкусу лишь та фига, которая жжет.

(Пер. Ф. А. Петровского)

Таким образом, в его творчестве эпиграмма становится по преимуществу насмешливым жанром и напоминает в этом отношении жанр эпиграммы в литературе нового времени.

Клиент богатых патронов, льстящий им, заискивающий и ждущий подачек, Марциал часто рисует свое тяжелое положение и те унижения, которые терпят «бедняки» в императорском Риме.

Если зовешь на обед не рабом уже — как было прежде, —
Что же обед не один нам подается с тобой?
Устриц себе ты берешь, что в Лукринских вскормлены водах,
Я же улитку сосу, рот обрезая себе.

(Пер. Ф. А. Петровского)

Он описывает бедную жизнь клиента, живущего на чердаке и обязанного каждое утро приходить к своему патрону с приветствием. Униженно льстя, он выпрашивает, тем не менее, подачки у своих высокопоставленных покровителей и у самого императора.

Если чего я прошу в боязливой и маленькой книжке —
Даруй, коль в строчках моих несправедливого нет.
Если не даруешь ты, позволь хоть молить мне, о Цезарь,
Не оскорбляют богов ладан и просьбы людей.

(Пер. Ф. А. Петровского)

В отличие от римских сатириков (Луцилия, Горация, Ювенала) у Марциала нет определенной морально-философской концепции. Сам он называет свои стихотворения «наивными шутками» и «безделками», но эти «шутки» богаты колоритными зарисовками современного ему быта и нравов. Повседневная жизнь с ее суетой, пирами, посещением терм, посылкой подарков, любовными похождениями и городскими сплетнями находит отражение в стихотворных миниатюрах Марциала. Тематика эпиграмм разнообразна: рядом с насмешливой соседствует надгробная, любовная и описательная (описание произведений искусства), иногда перед нами уже не эпиграмма, а лирическое стихотворение, выдержанное, однако, в характерном марциаловском стиле, с остротой и парадоксальностью определений, с преобладанием внешней описательности над выражением субъективных чувств.

Чрезвычайно интересен многообразный типаж, метко обрисованный Марциалом: тут и светский щеголь, завитой и надушенный, знающий все городские сплетни и весь день проводящий в праздной болтовне, и кокетливый всадник, залепивший весь лоб «мушками», так что его невозможно узнать, и вор, похитивший в бедном саду деревянный чурбан, изображающий Приапа, и брадобрей, разбогатевший и уехавший в Сицилию, и старик, желающий оставить состояние тому, кто больше всего дарил ему подарков, и т. п. Выбор типов у Марциала в значительной степени случаен. Жизнь, по его мнению, многообразна и беспорядочна и, следуя за ней, он часто ищет смешного и колоритного, не заостряя социально своих насмешек и не давая строго продуманных обобщений. Поэтому сборник его эпиграмм представляет собой пеструю смесь разнообразных зарисовок, в которых смешное, случайное и парадоксальное соседствует с глубоко характерным и социально значительным.

С «новым стилем» Марциала связывают особенности его эстетики и стилистической манеры. Поэт восстает против «постной» поэзии и требует от эпиграммы, в первую очередь, остроты и желчи. Эта острота проявляется у Марциала не только в характерной для жанра эпиграммы игре неожиданных поворотов мысли:

Не создавая своих, порицаешь мои эпиграммы,
Иль порицать перестань, или свои издавай!

(Пер. Ф. А. Петровского)

но и в поисках богато орнаментированных, часто нагромождающихся друг на друга описаний с изысканными и необычными определениями, составляющими подчас целые ряды.