История балета. Ангелы Аполлона

Как балерине Плисецкой не было равных в ролях, требовавших превосходной техники, – тех, что избегала Уланова: Раймонда в одноименном балете, Одетта-Одилия (особенно хорош был ее Черный Лебедь) из «Лебединого озера», Китри в «Дон Кихоте». Она никогда не танцевала Жизель («что-то во мне противилось, сопротивлялось, спорило»), зато исполняла партию непреклонной повелительницы вилис. В «Бахчисарайском фонтане» она танцевала ревнивую Зарему, а не «хорошую» Марию. В этом был свой физический смысл: Плисецкая была мускулистой и крепкой, с плотными ногами и сильной спиной. В стилистическом плане ее движения отличались размахом и величием, а не элегантностью или изысканностью. Ее техника была шероховатой, но мощной: ей не – доставало рафинированности Ленинградской школы, зато она могла удерживать позу или прогибаться, сохраняя центровку в опасной позиции вне баланса, исключительно за счет силы. В фильмах, запечатлевших выступления Плисецкой, видно, как неистово она бросается в танец – на это отваживалась далеко не каждая балерина, и в ее ярком свете сдержанная чистота Улановой может показаться пресной добродетелью. Она была дерзкой, и ее движения нередко отличались спорным вкусом. «Что-то я знала, кое-что подсмотрела, что-то придумала сама, спрашивала совета, шла наугад. Все было случайно, по наитию». Но в ее броскости было нечто притягательное: она была простой, свежей, прямолинейной. И говорила то, что думала⁴⁰.

Однако ее безудержность была основана на годах борьбы и неповиновения. В 1948 году, сразу после выхода печально известных указов Жданова, ее карьера – только-только начавшись – со скандалом прервалась. История ее семьи делала Плисецкую естественной мишенью: ее подвергли резкой критике за неявку на политические собрания, роли отобрали, привилегии отменили. В конце концов, что было хуже всего, ее объявили невыездной и позволили выступать только в странах советского блока или в таких восточных странах, как Индия. После ухода Сталина и во время «оттепели» для художника это было равнозначно смерти. Гастроли на Западе, как мы видели, сулили престиж, влияние и славу (не говоря о чемоданах, полных западных товаров). Кроме того, Плисецкая знала, что без одобрительных отзывов западной прессы в Москве ее не примут всерьез. Она станет провинциальной артисткой, которую будут отправлять в плохо оплачиваемые поездки в грязных автобусах – исключительно «для внутреннего потребления».

Неудивительно, что Плисецкая была одержима зарубежными гастролями. Она осаждала чиновников, писала «покаянные» письма, громко жаловалась в присутствии поклонников из числа зарубежных знаменитостей, неподобающе одевалась на общественные мероприятия – все что угодно, лишь бы привлечь внимание официальных лиц. (И добилась своего – к ней приставили персональных наблюдателей из КГБ.) Ее борьба отражалась в танце: каждый балет, выступление, роль представлялись ей полем политической битвы – «Кто кого!» Наверное, величайшей ее «победой» стало то, что в 1956 году по настоянию КГБ ее не взяли в лондонское турне Большого.

«Местью» Плисецкой было ее выступление в «Лебедином озере» в Москве – одно из лучших, как она уверяла, за всю ее карьеру. На нее пришла вся Москва, включая «бесцветное, вошное лицо скопца Серова [главы КГБ]. <…> И насолить властям хочется. Пускай Серов с женушкой желчный пузырь надорвут. Сволочи!» Даже в описании событий чувствуется презрение и вызов, которыми было проникнуто ее исполнение. Когда занавес опустился после первого акта, зал взорвался. Кагэбешники хватали аплодировавших за руки и чуть ли не вытаскивали брыкавшихся, визжавших и пинавшихся зрителей из зала. Но спектакль продолжился, и к концу вечера правительственные молодчики удалились – они не могли (или не хотели) сдерживать восторг публики. Плисецкая победила⁴¹.

В 1959 году Хрущев лично дал разрешение на гастроли Большого в Нью-Йорке. В своих мемуарах он с гордостью вспоминает о решении сделать из Плисецкой «показательное дело»: ведь советники в один голос предупреждали, что она может создать проблемы или даже сбежать. Но Хрущев настаивал, что «открытые» границы – важное доказательство успеха коммунизма. Если Плисецкая вернется, она станет живым примером того, что артисты работают в Советском Союзе потому, что понимают: на Западе их коллеги – рабы и марионетки в руках богачей. А если сбежит, так тому и быть: стране легче без людей, «недостойных называться даже отбросами». К огромному удовольствию Хрущева, Плисецкая держалась безупречно, великолепно танцевала и послушно вернулась домой. Он обнял ее при встрече: «Молодчина, что вернулась. Что меня в дураках не оставила. Не подвела, значит»⁴².