История балета. Ангелы Аполлона

Мюзик-холлы берут свое начало из местных пабов, владельцы которых устраивали совместные «распевания песен» и нанимали затейников забавлять клиентов, чтобы те веселились – и продолжали выпивать. В начале 1890-х годов это стало общепринятым, коммерчески организованным видом массового развлечения, в котором по вечерам участвовали десятки тысяч людей. Только в Лондоне было больше 35 мюзик-холлов, и многие были огромны: например, «Альгамбра» на Лестер-сквер был рассчитан на три тысячи мест, «Колизеум» – на две с половиной тысячи и даже имел вращающуюся сцену.

Мюзик-холл фактически не контролировался: его постановки и танцы выпадали из сферы деятельности Лорда-гофмейстера, формально отвечавшего за цензуру работы серьезных театров с начала XVIII века. При такой вседозволенности мюзик-холлы заигрывали с политической сатирой и темой секса, на что не отваживались другие театры. Балет был одним из номеров вечерней программы развлечений: танцовщики выступали вперемежку с комиками, певцами и трюкачами. Танцевальные миниатюры были в основном китчем: полуобнаженные «эксцентричные танцовщики», новомодные номера вроде мужского канкана, воздушные балеты с голубями, выдрессированными садиться на руки танцовщиков. Однако, хотя мюзик-холлы были более свободны в выборе развлекательных программ, это не означает, что за ними не следили. Активисты «общественной чистоты», шокированные обилием проституток «в боевой готовности» на гуляниях и непристойными шутками, которые сыпались на представлениях, называли их «мюзик-притонами» и тратили немало сил на попытки реформирования. В результате большинство мюзик-холлов стали придерживаться приличий: стремясь расширить аудиторию, они постепенно пересмотрели свои номера и к началу XX века предлагали семейные развлечения для солидных рабочих и среднего класса. Многие работали для смешанных социальных групп и даже обслуживали аристократов: король Эдуард VII был завсегдатаем мюзик-холлов⁹.

«Нашествие» русских танцовщиков, начавшееся в 1909 году, коснулось и мюзик-холлов. Балерина Мариинского театра Тамара Карсавина выступала в «Колизеуме», ее коллега Ольга Преображенская поставила (и сама танцевала) сокращенную версию «Лебединого озера» в «Ипподроме», Анна Павлова танцевала в «Палас-театре», где в то же время «крутили» фильм о скачках в Панчестауне и выступали такие звезды мюзик-холла, как Гарри Лаудер. Другое дело – «Русский балет Дягилева». В июне 1911 года труппа провела первый лондонский сезон с Карсавиной, Нижинским и Фокиным, представив сенсационные русские балеты, о которых уже говорил le tout Paris – «весь Париж». Они выступали не в мюзик-холлах, во всяком случае, поначалу, а в Королевском оперном театре Ковент-Гарден накануне церемонии коронации Георга V, а пять дней спустя труппа танцевала на торжестве в честь коронации – для короля и королевы, в театре, украшенном розами, перед публикой в парадных одеяниях, сверкающей золотом и бриллиантами.

Такие различия объясняются не только тем, что Дягилев сумел получить выгодный ангажемент. Для него балет всегда был родственным опере искусством, и в Лондоне (как и в Париже) он постарался преподнести публике русский балет через оперу: в 1911-м балетные спектакли чередовались в Ковент-Гардене с «Кольцом» Вагнера. Дягилев предусмотрительно связал свой проект с начинанием английского импресарио сэра Томаса Бичема, у которого были свои честолюбивые планы по продвижению оперы в Британии, и следующие сезоны включали как русские балеты, так и оперы. Для Бичема «Русский балет Дягилева» представлял прекрасную возможность: шикарная и модная труппа была к тому же солидной – ее выступления действительно отличались от предлагаемых лондонскими мюзик-холлами «конфетных» танцев, а дисциплина в труппе и стоявшая за ней глубокая русская традиция не вызывали сомнений.

Но настоящий ключ к успеху «Русского балета Дягилева» заключался в потрясающем впечатлении, которое труппа произвела на лондонскую элиту, особенно на художников и интеллектуалов, связанных с Блумсберийским кружком. Один из его учредителей, Леонард Вулф, позднее вспоминал: «Я не видел на сцене ничего более совершенного, ни более волнующего», а Хью Уолпол написал о своем изумлении в дневнике: «“Русский балет Дягилева” взволновали меня больше всего, что я когда-либо видел в жизни». Поэт Руперт Брук восторженно писал другу: «Если до того дойдет, они могут спасти нашу цивилизацию». «Таймс» подытожила восторг от «Русского балета Дягилева»: «Лето 1911 года преподнесло более чем эстетическую революцию: приглашение “Русского балета Дягилева” в Ковент-Гарден принесло решительно новое искусство, расширило для нас сферу прекрасного, открыло новый континент»¹⁰.