История балета. Ангелы Аполлона

В Лондоне он учился у русского хореографа Леонида Мясина и выступал по мюзик-холлам – упражнялся, как де Валуа, в увеселении других. Как и многие из его поколения, он с головой ушел в круговорот изысканных вечеринок «блестящих молодых людей», описанных Ивлином Во в «Мерзкой плоти»: «Маскарадные вечеринки, дикие вечеринки, викторианские вечеринки, греческие вечеринки, вечеринки в духе Дикого Запада, русские вечеринки, цирковые вечеринки, вечеринки с переодеваниями». На них Аштон был завсегдатаем и всеобщим любимцем. Тонкий наблюдатель и искусный имитатор, он потчевал артистическую элиту лондонского общества забавными и непочтительными пародиями на Сару Бернар, Анну Павлову и английских королев. В миниатюре, которую он называл «50 лет на троне», он изображал королеву Викторию, закутанную в черное кимоно, с пуховкой вместо шляпы. Это был шутовской мир легкого секса (гомосексуального, бисексуального, какого угодно) и высокой моды, экстравагантных отношений и легкомысленного веселья. Если в этом и был привкус тоски и отчаяния, то Аштон лишь неясно его ощущал. Он был в своей среде и прекрасно проводил время²².

Многие художники, с которыми он познакомился в то время, станут его соавторами. Они были интеллектуалами и насмешниками, которых Ноэль Аннан однажды назвал «нашим веком», многие были выходцами из сословия британских чиновников. Во многом пересекаясь с Блумсберийским кружком, они шли своим путем и в вопросах стиля еще больше тяготели к сатире и аффектации, вечеринкам, розыгрышам, пародиям на косные взгляды истеблишмента. Среди них были такие яркие личности, как композитор Констан Ламберт (1905–1951) – дирижер Общества Камарго и музыкальный директор балетной труппы Вик-Уэллс и театра Сэдлерс-Уэллс, блестящий ум, оказавший значительное влияние на де Валуа, Аштона и позднее Фонтейн, и при этом законченный пьяница. Или лорд Бернерс (1883–1950) – композитор, художник и писатель, у которого на эксцентричных и расточительных сборищах в его поместье в Уилтшире появлялись раскрашенные голуби и подавалась еда, полностью выкрашенная в розовый или голубой цвет. Аштон поставил несколько балетов вместе с Сесилом Битоном (1904–1980), известность которому со временем принесли фотографии королевы и костюмы и декорации к «Моей прекрасной леди», а еще позже прославили портреты «Роллинг Стоунс» для глянцевых журналов. Битон восхищался пародиями Аштона и попросил его позировать в качестве «великой княгини Мари-Петрушки» для его сатирического альбома «Мое королевское прошлое» (на что Аштон согласился). Осберт и Эдит Ситуэлл тоже принадлежали к этой компании, и шуточное стихотворение Эдит «Фасад» вдохновило хореографа на создание одной из самых успешных его постановок²³.

Аштон жил между двух миров: постоянные вечеринки и удовольствия уравновешивались дисциплиной и строгостью его ежедневных утренних балетных классов (он редко их пропускал) и регламентированной этикой русского балета. Хотя он поздно, только в 20 лет, начал заниматься балетом, в Лондоне и Париже он работал со многими русскими эмигрантами – артистами Императорского балета, обучавшими де Валуа, в том числе с Николаем Легатом и Брониславой Нижинской. Как де Валуа и Кейнс, он тоже преклонялся перед «сверхчеловеческой» дисциплиной русских (Нижинская обычно занималась со своими учениками с 10 утра до полуночи) и усердно работал, чтобы овладеть их танцевальным языком и обычаями. К тому же его отношение к классическому балету было более сложным, чем у них, что было обусловлено неуверенностью, связанной с поздним началом и фрагментарностью его занятий, а также его характером, поколением и биографией. Его становление происходило на рубеже – среднего класса, эдвардианской эпохи, окружения из Итона-Оксбриджа, балета и самой Англии. Унаследованные им традиции были прерывистыми и неполными, если не «подпорченными». Ему недоставало уверенности Кейнса и стержня де Валуа, он разделял вкус «потерянного поколения» к сатире и тосковал по миру, разрушенному британскими «стариками». Более того, при всем своем пленительном шарме и беззаботной светской жизни Аштон был замкнут – сторонний наблюдатель – и так никогда нигде и не осел, не пустил корней, ни к чему не привязался, за исключением, пожалуй, его любимого дома в Саффолке да английской сельской местности²⁴.