История балета. Ангелы Аполлона

И в «Норе», и в «Приглашении» танцевала Линн Сеймур – молодая танцовщица канадского происхождения, которая впоследствии станет ближайшим соратником Макмиллана и известнейшей исполнительницей. Более разительного отличия ее танцевальной стилистики от манеры Фонтейн и быть не могло. У нее была классическая подготовка и прекрасная техника, но ее тело не обладало отточенной мускулатурой, она не владела чистотой движений и центрированной позировкой Фонтейн. Однако она была чувственной и гибкой, ее не так интересовали сдержанность и искусность, как надрывные движения, способные выразить сложные эмоциональные и психологические состояния. В ее автобиографии показана женщина, измученная разрушительными депрессиями и неконтролируемыми переменами настроения, и постоянная драма ее внутренней жизни и впрямь служила первоисточником и темой ее искусства. (Присутствовавшая при очередной истерике Сеймур подруга всплеснула руками: «Это же чертова сцена из пьесы Пинтера!») В танце Сеймур классические па уступали место напряженным движениям, полным страдания: изогнутая спина, раскрытые ноги, изломанная линия рук, откинутая назад голова. Там, где Фонтейн демонстрировала строгость и эластичность классических форм, Сеймур показывала их распад на откровенное выражение сексуального влечения и отчаяния. Ее смелое и эмоционально захватывающее исполнение в мрачных и агрессивных постановках Макмиллана, казалось, открывало новый путь развития балета⁴⁵.

Казалось, даже Марго Фонтейн пошла дальше. После «Ундины» ее тесное сотрудничество с Аштоном завершилось: за следующие 20 лет он поставил для нее только один значительный балет. В 1959 году в Королевском балете она стала «приглашенной звездой», чередуя обязанности знаменитости на международной арене с выступлениями в Ковент-Гардене. Два года спустя в ее карьере произошел новый, вскоре ставший легендарным, перелом: ее партнером стал недавно сбежавший из СССР Рудольф Нуреев. На первый взгляд они не подходили друг другу: ему было 24 года, и он танцевал в стремительном советском стиле, в то время как ей было 43, и она была эталоном английской сдержанности. Тем не менее они создали мощное сочетание секса и звездности, что сделало пару иконой шестидесятых в условиях вседозволенности «свингующего Лондона». Это не имело ничего общего ни с серьезным, мрачным новаторством Макмиллана и Сеймур, ни с увядающим стилем пятидесятых. Это был чистый популизм, балет для молодого поколения и возраста массового потребления: совершив одно из самых невероятных преобразований в культуре за целое десятилетие, Фонтейн и Нуреев превратились в балетных рок-суперзвезд.

Как они это сделали? Сценическую химию между ними часто объясняли сексом: что он у них был или они его хотели, но сдерживались (сами они никогда об этом не говорили). Однако их партнерство означало нечто гораздо большее. В их исполнительской манере Восток встретился с Западом: манерная сексуальность и экзотичность (тяжелый грим, залитые лаком волосы) Нуреева подчеркивали и компенсировали безупречный буржуазный вкус Фонтейн. Нуреев играл свою роль идеально: даже в самых классических па он флиртовал с образом мужественного властелина-азиата, его необузданная чувственность и тигриные движения напоминали растиражированный русский ориентализм (впервые использованный в балете Дягилевым), связанный также с эскапистскими фантазиями молодежи среднего класса шестидесятых – восточным мистицизмом, революцией, сексом и наркотиками.

Восток – это была одна сторона вопроса, а возраст – другая. У Нуреева было великолепное юношеское телосложение, а Фонтейн по возрасту годилась ему в матери. И несмотря на все еще впечатляющую технику, она выглядела на свои годы. Но это не играло против нее. Как только Фонтейн, как настоящая женщина 1950-х годов, попадала на сцене в объятия молодого Нуреева, разница в возрасте, казалось, моментально исчезла. Классовая принадлежность тоже имела значение: в «Корсаре» царственная Фонтейн (по словам одного критика) опустилась с Нуреевым «до прекрасной мусульманской наложницы». Далеко не все были довольны результатом: известный американский критик Джон Мартин сетовал на то, что Фонтейн будто «явилась на бал с жиголо». Однако все это не означало, что Нуреев был непочтителен. Напротив, танцуя с Фонтейн, он был в высшей степени уважительным партнером с идеальными манерами XIX века. Для британцев это было важно: Фонтейн оставалась «почти королевой», и когда после первого исполнения «Жизели» они вышли на поклон, Нуреев, приняв розу от Фонтейн, инстинктивно встал перед ней на колено и покрыл ее руку поцелуями. Публика взорвалась⁴⁶.