История балета. Ангелы Аполлона

Баланчина превозносили не только за божественные балеты, но и потому, что через них можно было проникнуть в его очень русский мир. Однажды в разгар бунтарских 1960-х интервьюер журнала «Тайм» писал, что молодые танцовщики говорили о Баланчине, «словно он бог Яхве». Балетные профсоюзы оставались за скобками: это была труппа Баланчина, здесь требовалась абсолютная преданность. Он не был непререкаемым деспотом: в отличие от Роббинса, Баланчин славился ровным характером и корректностью в общении; тем не менее некоторые сторонние наблюдатели в США не одобряли обстановки в «Нью-Йорк Сити балле», находя ее отсталой и репрессивной. А другие, и среди них многие артисты труппы, называли обстановку «культом»³⁶.

Однако Баланчин знал, что делает. Все работавшие с ним танцовщики отмечали, что он научил их намного большему, чем просто танец: балет был в первую очередь философией и отношением к жизни. И это не было выспренним или претенциозным заявлением, а достоверно отражало убеждения Баланчина, происходившие из его опыта жизни в чужой стране и его православной веры. Взять, к примеру, его не терпящий возражений упор на понятие «здесь и сейчас». Он терпеть не мог, когда танцовщики работали вполсилы или берегли себя «на потом», для последующего выступления. Танец, говорил он, это не прошлое (уже прошло) и не будущее (еще неясное), поэтому важно, чтобы каждый сосредоточивал всё на настоящем моменте (что не так просто, как кажется на первый взгляд). Результатом этого становились балеты, захватывающие по своей физической и эмоциональной концентрированности; Баланчин толкал танцовщиков все дальше, требовал все большего и большего, заставляя черпать энергию и целеустремленность неизвестно откуда, – многие и не подозревали, что у них еще что-то оставалось. Это был художественный принцип, но он подкреплялся и личным опытом. Баланчин пережил Первую мировую войну и русскую революцию, и пережил свою добровольную ссылку. Он был полностью отрезан от семьи и Родины, ни один из его браков не продлился достаточно долго. Здоровье часто подводило его. Поэтому единственное, что имело значение, – это «здесь и сейчас».

И еще Бог. Баланчин считал себя служителем Бога, поэтому публичный образ ремесленника или повара, который он создал, уходил корнями в его религиозные убеждения. Он ненавидел, когда критики писали о его созданиях: «Создает Бог, а я лишь собираю из кусков». Постановка балетов, говорил он, сродни садоводству или планированию и последующему соединению ингредиентов при приготовлении пищи. Он был прагматиком и высмеивал романтические представления о творческом вдохновении, его репетиции и классы проходили в простой, рабочей атмосфере. Он был искренне скромным и видел себя всего лишь сосудом, хотя полностью осознавал силу своего таланта. В любом случае он был убежден в том, что музыка, а не балет, была самым священным из искусств. Он был хорошим музыкантом, играл на фортепиано и иногда дирижировал, а однажды заявил, что музыка – это пол, без которого не было бы балета. «Композитор задает темп, и мы должны танцевать под него»³⁷.

В основе творчества Баланчина лежала четкость – музыкальная и физическая. Когда он получил отрывок партитуры Стравинского к «Агону», он был потрясен: «ни одной лишней ноты; но если убрать хотя бы одну, то все развалится». В этом, говорил он, есть своего рода правда. «Ведь никто не критикует Солнце или Луну, или Землю, потому что они ясны и конкретны, и поэтому в них есть жизнь. Если нет четкости, все разваливается на куски». Поэтому, когда Баланчин проводил занятия для труппы – а в первые годы он делал это почти ежедневно, – он делал упор на ясность и точность: не обязательно безупречность, но физическую геометрию, свойственную классическому балету. Например, пятой позиции уделялись бесконечные часы – чтобы пятка точно к носку; и еще tendus, сотни tendus[69], чтобы это движение так же вошло в привычку, как ходьба (каким бы неестественным оно ни было). Нога, вытянутая вперед, должна находиться точно по линии носа танцовщика, ни сантиметра в сторону. Если она направлена не точно вперед, то это не только неправильно, но отходит от правды – «и все разваливается»³⁸.