Читаем История безбрачия и холостяков полностью

Покой в семье основывается на подчинении одного супруга другому, ибо одних лишь разумных доводов недостаточно, чтобы прийти к согласию, а «мужское упорство» мешает тому, чтобы «уступал он». Именно поэтому святой Павел провозгласил главенство мужа над женщиной.[242] Незачем и говорить, что только незамужние одинокие женщины понимают, что женщина изначально не слабее мужчины, и знают, какова цена той свободы, от которой другие отказываются ради мира в семье.

Писатели XVII века не впадали в такие крайности, как провозглашение безбрачия единственной формой свободы для женщины, однако вопрос о произволе отцов и мужей поднимался неоднократно. Мольер не раз обращается к этой теме: «Не в Турции же мы, где под замками жены» («Школа мужей», акт I, сцена 2, пер. В. Гиппиуса). В «Школе жен» та же тема затронута иначе: запереть девушек — это значит заставить их рваться на свободу. Напрасно Сганарель в «Школе мужей» обличает «современную распущенность нравов» — чрезмерная строгость лишь усиливает тягу к свободе: «Итак, обдумайте мой искренний совет, Что запирать жену для мужа смысла нет» (акт I, сцена 3, пер. В. Гиппиуса).

В «Буржуазном романе» Фюретьера слышны отзвуки тех же жалоб. Жавотта отказывается от жениха, предложенного ей отцом — Волишоном, и тот говорит: «Нынче век впал в разврат. Только посмотрите, господа, насколько распутна стала молодежь и как мало значит теперь отцовская воля!» Далее Волишон вспоминает собственного отца, воспитавшего семерых детей, и даже тогда, когда «все они уже были с бородами», ни один не смел ни чихнуть, ни сплюнуть в присутствии отца. А что касается дочерей, то «самая смелая из них не решалась поднять глаз на мужчину».

Однако отказаться от партии, предложенной отцом, — это только начало. Что будет с девушкой, если она решила стать хозяйкой своей судьбы, но не желает быть навсегда запертой в монастыре? Или она настоит на том, чтобы выйти замуж за того, за кого хочет, или же останется незамужней. В романе Фюретьера Жавотта предлагает такую, новую альтернативу: она «благодарит родителей за тот труд, с коим они подыскивали ей супруга, но хочет, чтобы впредь эту заботу предоставили ей самой». Она хочет сама сделать выбор, но она хочет вдобавок иного социального положения. Ей сватают адвоката, а она мечтает о «знатном мужчине с перьями на шляпе». Далее ей видится карета, лакеи, платье из бархата. Она даже не против на время остаться незамужней, ибо она, «в конце концов, еще молода и согласна некоторое время побыть в девушках и посмотреть, насколько благосклонна к ней судьба».[243] Но отец прибегает к старой альтернативе — брак или монастырь. В конце концов возлюбленный похищает Жавотту и бежит вместе с ней.

В этом романе нас интересует тема перемены во взглядах молодой девушки, которая начинает посещать кружок прециозниц-мещанок. Романист смеется над ними, так как они лишь пародия на «прециозниц высшего ранга», то есть аристократок. Все прециозницы незамужние и окружены поклонниками. Филиппота, поменявшая имя на Ипполиту, берет уроки латыни, итальянского языка, хиромантии, стихосложения у разных любовников. У нее репутация девушки, которую невозможно выдать замуж — она образованна, как доктор наук, но не умеет вдеть нитку в иголку, и женихи отказываются от нее.

В XVII веке отказ от брака и незамужняя жизнь обычно рассматривались вместе с движением прециозниц. Следует, однако, уточнить, что прециозниц можно приписать к истории феминизма только с существенными оговорками. Не стоит слишком полагаться на насмешливые творения Мольера или де Пюра, не стоит буквально воспринимать выражение «янсенистки любви», как называли прециозниц Скаррон и Сент-Эвримон. Исследователи неоднократно подчеркивали, что реальные, исторические прециозницы, как правило, были замужем. Если некоторые из них и мечтали о безбрачии, в реальности оно не считалось достойным положением для женщины.

В «Прециознице» аббата Мишеля де Пюра наиболее четко представлена эта тема. Описывая кружок прециозниц, собравшихся в салоне, он извиняет отсутствие одной из них тем, что она замужем, а муж не разрешает ей выходить в свет: «Головы ее родственников все еще набиты дурацкими представлениями предков, что удел женщины — домашний очаг; они считают, что красота ценна лишь тогда, когда она приносит какую-то пользу, они предпочитают лохмотья домохозяйки украшениям и изяществу кокетки».[244] В замужестве для прециозниц самым неприятным оказывается лишение свободы. Но насколько предпочтительнее жить незамужней? Острословы эпохи не заходят так далеко: «Страшно не слово „замужество“, страшен сам муж».

Перейти на страницу:

Все книги серии Культура повседневности

Unitas, или Краткая история туалета
Unitas, или Краткая история туалета

В книге петербургского литератора и историка Игоря Богданова рассказывается история туалета. Сам предмет уже давно не вызывает в обществе чувства стыда или неловкости, однако исследования этой темы в нашей стране, по существу, еще не было. Между тем история вопроса уходит корнями в глубокую древность, когда первобытный человек предпринимал попытки соорудить что-то вроде унитаза. Автор повествует о том, где и как в разные эпохи и в разных странах устраивались отхожие места, пока, наконец, в Англии не изобрели ватерклозет. С тех пор человек продолжает эксперименты с пространством и материалом, так что некоторые нынешние туалеты являют собою чудеса дизайнерского искусства. Читатель узнает о том, с какими трудностями сталкивались в известных обстоятельствах классики русской литературы, что стало с налаженной туалетной системой в России после 1917 года и какие надписи в туалетах попали в разряд вечных истин. Не забыта, разумеется, и история туалетной бумаги.

Игорь Алексеевич Богданов , Игорь Богданов

Культурология / Образование и наука
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Париж первой половины XIX века был и похож, и не похож на современную столицу Франции. С одной стороны, это был город роскошных магазинов и блестящих витрин, с оживленным движением городского транспорта и даже «пробками» на улицах. С другой стороны, здесь по мостовой лились потоки грязи, а во дворах содержали коров, свиней и домашнюю птицу. Книга историка русско-французских культурных связей Веры Мильчиной – это подробное и увлекательное описание самых разных сторон парижской жизни в позапрошлом столетии. Как складывался день и год жителей Парижа в 1814–1848 годах? Как парижане торговали и как ходили за покупками? как ели в кафе и в ресторанах? как принимали ванну и как играли в карты? как развлекались и, по выражению русского мемуариста, «зевали по улицам»? как читали газеты и на чем ездили по городу? что смотрели в театрах и музеях? где учились и где молились? Ответы на эти и многие другие вопросы содержатся в книге, куда включены пространные фрагменты из записок русских путешественников и очерков французских бытописателей первой половины XIX века.

Вера Аркадьевна Мильчина

Публицистика / Культурология / История / Образование и наука / Документальное
Дым отечества, или Краткая история табакокурения
Дым отечества, или Краткая история табакокурения

Эта книга посвящена истории табака и курения в Петербурге — Ленинграде — Петрограде: от основания города до наших дней. Разумеется, приключения табака в России рассматриваются автором в контексте «общей истории» табака — мы узнаем о том, как европейцы впервые столкнулись с ним, как лечили им кашель и головную боль, как изгоняли из курильщиков дьявола и как табак выращивали вместе с фикусом. Автор воспроизводит историю табакокурения в мельчайших деталях, рассказывая о появлении первых табачных фабрик и о роли сигарет в советских фильмах, о том, как власть боролась с табаком и, напротив, поощряла курильщиков, о том, как в блокадном Ленинграде делали папиросы из опавших листьев и о том, как появилась культура табакерок… Попутно сообщается, почему императрица Екатерина II табак не курила, а нюхала, чем отличается «Ракета» от «Спорта», что такое «розовый табак» и деэротизированная папироса, откуда взялась махорка, чем хороши «нюхари», умеет ли табачник заговаривать зубы, когда в СССР появились сигареты с фильтром, почему Леонид Брежнев стрелял сигареты и даже где можно было найти табак в 1842 году.

Игорь Алексеевич Богданов

История / Образование и наука

Похожие книги

Дворцовые перевороты
Дворцовые перевороты

Людей во все времена привлекали жгучие тайны и загадочные истории, да и наши современники, как известно, отдают предпочтение детективам и триллерам. Данное издание "Дворцовые перевороты" может удовлетворить не только любителей истории, но и людей, отдающих предпочтение вышеупомянутым жанрам, так как оно повествует о самых загадочных происшествиях из прошлого, которые повлияли на ход истории и судьбы целых народов и государств. Так, несомненный интерес у читателя вызовет история убийства императора Павла I, в которой есть все: и загадочные предсказания, и заговор в его ближайшем окружении и даже семье, и неожиданный отказ Павла от сопротивления. Расскажет книга и о самой одиозной фигуре в истории Англии – короле Ричарде III, который, вероятно, стал жертвой "черного пиара", существовавшего уже в средневековье. А также не оставит без внимания загадочный Восток: читатель узнает немало интересного из истории Поднебесной империи, как именовали свое государство китайцы.

Мария Павловна Згурская

Культурология / История / Образование и наука
Другая история войн. От палок до бомбард
Другая история войн. От палок до бомбард

Развитие любой общественной сферы, в том числе военной, подчиняется определенным эволюционным законам. Однако серьезный анализ состава, тактики и стратегии войск показывает столь многочисленные параллели между античностью и средневековьем, что становится ясно: это одна эпоха, она «разнесена» на две эпохи с тысячелетним провалом только стараниями хронологов XVI века… Эпохи совмещаются!В книге, написанной в занимательной форме, с большим количеством литературных и живописных иллюстраций, показано, как возникают хронологические ошибки, и как на самом деле выглядит история войн, гремевших в Евразии в прошлом.Для широкого круга образованных читателей.

Александр М. Жабинский , Александр Михайлович Жабинский , Дмитрий Витальевич Калюжный , Дмитрий В. Калюжный

Культурология / История / Образование и наука