Одна из них уклоняется в богословие и утверждает, что форма текста, которой мы располагаем сейчас — это именно та форма, которую объявили канонической и иудаизм (если речь идет о Еврейской Библии), и христианство (в отношении в Ветхому и Новому Заветам), и что только эту форму — Библию как она есть — надлежит изучать и толковать комментаторам. Это движение прежде всего связывают с именем американского ученого Бреварда Спрингса Чайлдса (1923–2007), который говорил о том, что Библию нужно беспрекословно толковать как «Священное Писание», применяя так называемый «канонический подход»{524}
. Здесь заметно стремление извлечь смысл из завершенного текста, а не доискиваться до предполагаемых источников библейской книги. И нам, утверждает Чайлдс, следует спрашивать о том, какой смысл передан нам в Книге пророка Исаии или в Евангелии от Матфея, воспринимая эти книги не как отдельные произведения и тем более не как конгломерацию фрагментов текста, а как часть всецелого канона Библии. И нам в любом случае не стоит тратить время, пытаясь понять богословие гипотетических источников, таких как J или Q. Какой бы ни была история книг — а Чайлдс ей интересовался, пусть даже и считал, что она важна исключительно для историков (а может, даже только для антикваров) и совершенно не влияет на истолкование, – теперь у нас есть Писание, книга совершенно цельная, как и прочие, и именно его нам передали и Церковь, и синагога как Священное Писание.Этот подход, привлекая многих христиан, сплетается с распространенным чувством того, будто критики разобрали текст по кусочкам и теперь кто-то должен снова свести его воедино. Несомненно, он близок к тому, как толковали Библию еще до расцвета библейской критики, ассоциируемой с именами Спинозы и тех, кто последовал по его стопам. Он согласуется и с тем, как относятся к Библии некоторые догматики-богословы, желающие установить некую, как иногда говорят (в формальном смысле), «богословскую интерпретацию Священного Писания». Такую традицию начали своими работами двое коллег Чайлдса по Йельскому университету: Джордж Линдбек (1923–2018) и Ганс Вильгельм Фрай (1922–1988); оба считали, что Писание необходимо воспринимать как законченное целое, ибо именно им обусловлена, как выразился Линдбек, «грамматика» христианской веры — те категории и нарративы, которые делают христианство самим собой. Но ни погружение в текст, ни попытка проникнуть за его внешнюю оболочку, предстающую перед нами, сколь бы сильно они ни влекли историка, богослову в рамках такого подхода гораздо менее интересны. Богословская интерпретация Священного Писания не так далеко отстоит от того, как склонны воспринимать Библию обычные христиане: им любопытно, как, когда и где она появилась, но намного интереснее то, что она может сказать современному верующему{525}
.Другая ветвь интерпретации «окончательной формы» носит более буквальный характер, и причиной ее появления на свет стало то, что на Библию обратили внимание литературные критики. Прежнее поколение литературоведов запрещало себе ее трактовать: либо потому, что она казалась слишком священной и светским критикам не позволялось к ней обращаться; либо потому, что они находили ее несовершенной с литературной точки зрения (на что еще в V столетии сетовали Иероним и Августин). Но с 1960 года литературоведы начали проявлять к Библии интерес. Сперва он был эстетическим: критики стали отмечать, что в Библии присутствует прекрасная поэзия (на самом деле об этом говорил еще Роберт Лаут в его серии лекций «О священной поэзии евреев»; см. главу 5). Первыми стали Роберт Альтер (род. 1935) в США{526}
и Фрэнк Кермоуд (1919–2010) в Соединенном Королевстве{527}, принимавшие участие в редактировании «Литературного путеводителя по Библии» (