История елочной игрушки, или как наряжали советскую елку

С точки зрения новой, советской власти елочные игрушки и украшения в ряду бытовавших и насаждавшихся знаков-символов безусловно принадлежали к категории «инструментальных» («субдоминантных»), которые отныне должны были носить остаточный характер и даже подавляться, дискриминироваться194. Удивительная и дерзкая «горячая» раннесоветская Культура Один195 была нацелена на попрание всего сущего, в том числе и «буржуазной» елки с ее атрибутами. Но сделать это быстро было попросту невозможно как в силу укорененности прежних символов в массовом сознании, так и в силу невозможности немедленной замены их чем-то другим, более-менее равнозначным.

В тех тяжелейших экономических условиях, в которых оказалось молодое советское государство в ранний послеоктябрьский период, главной для него становилась проблема элементарного выживания и спасения детей от голодной смерти. Детские учреждения не были обеспечены даже самым необходимым, не говоря уже об игрушках196, тем более елочных. В дни Рождества комитеты бедноты раздавали детям не игрушки и не елочные украшения, а хлеб197. Но, как ни странно, праздник елки сохранился и в этих экстремальных условиях. Так, в предрождественском номере казанской газеты «Знамя революции» за 1917 год упоминались случаи проведения бесплатных елок для детей в Народном доме, в Гоголевском театре и других местах198. Сразу после установления советской власти в Казани, в декабре 1917 года, рабочий Алексей Смирнов предложил Казанскому совету «осовеченный» проект рождественской елки. Ее следовало устроить в одном из лучших городских залов – в зале Дворянского собрания или в Городском театре – для детей солдат, рабочих и вообще городской бедноты199. Юный житель Омска, мальчик из обеспеченной, «буржуйской» семьи, сообщал о том, что в 1918 году «на праздник Рождества большевики устраивали елки, на которые приглашали всех (курсив мой. – А. С.) детей; там был и я»200. В 1923 году правление Татарского отдела Союза кожевников выделило деньги на празднование Рождества в казанских школах201. Наверное, это была одна из немногих возможностей вернуть изголодавшимся, разутым и раздетым детям – «своим» и даже «чужим» – частицу беззаботной радости их детского бытия.

Елка, елочные украшения и рождественская тематика продолжали сохраняться на страницах учебной литературы, по которой обучались дети в первые годы советской власти. В отсутствие новых учебников старые, дореволюционные буквари и книги для чтения не только использовались в школе, но и переиздавались, правда, подчас под новым названием. При этом рождественские тексты и визуальные изображения иногда оставались незамеченными и попадали в новые, советские издания. Обычно это происходило в провинции, где контроль над учебной литературой не был особенно жестким, а потребность в ней была необычайно велика. Так, например, в 1922 году в Иваново-Вознесенске была издана перепечатанная с дореволюционного издания книга для чтения В. Флерова «Ясное утро», куда вошло рождественское стихотворение «Со звездой», заканчивавшееся словами: «Так отрадна весть святая о рождении Христа»202.

Уже хрестоматийным стал для отечественных исследований пример с изданием зимой 1918 года сборника «Елка» под редакцией Корнея Чуковского. На обложке книги был помещен рисунок Александра Бенуа, изображающий рождественскую елку, наряженную веселыми играющими ангелочками со свечами. Венчал елку младенец Иисус, сидящий на облаке в ореоле мерцающей шестиконечной звезды203.

В процессе национализации игрушечных и писчебумажных магазинов конфискованные елочные игрушки поступали в детские учреждения204. Поступления эти были стихийны и неупорядочены, однако в результате дети подчас получали шикарно наряженные елки, ничуть не уступавшие в своем убранстве дореволюционным елкам из «богатых» домов. В воспоминаниях елочные игрушки первых послереволюционных лет, украшавшие тогдашние елки «в детских садиках и на детских площадках», описываются как «прекрасные игрушки из недавнего прошлого»205.

Учительница одной из советских трудовых школ записала в своем дневнике 28 декабря 1918 года, что в школу поступило большое количество елочных украшений, «большая часть – заграничное стекло очень тонкой работы. Дети любуются: “Ах, у буржуев взяли. Вот хорошо. А теперь нам”»206. Елку наряжали два дня – и дети, и учителя. Но легко обретенное столь же легко утрачивалось. Наступил праздник. «Человек двести детей водят вокруг елки каравай… И вдруг в один миг, вся масса, все двести накидываются на елку. Накидываются с безумным криком, как разъяренные звери… Все на полу, все измято, разбито и уничтожено… “Как вы могли?” Они смущены: “…Что же тут жалеть, ведь это все реквизировано”207. Таков был результат успешного «классового» воспитания.