История философии. Средние века

Несомненно, и Иоанн Пекхам был преданным сторонником августинианской традиции и противником томизма. Сюда же следует отнести Уильяма из Ламара и Матфея Акваспарта. Стиль Матфея не столь полемичен. Он преподавал в Париже с 1275 года по 1276-й или 1277 год, после чего перебрался в Италию. В 1287 году его избрали генералом ордена францисканцев, а в следующем году он становится кардиналом. Умер он в 1302 году. Августин для него не кладезь мудрости, и он отстаивает августинианскую теорию ощущения, согласно которой, несмотря на воздействие физического предмета, сам акт ощущения может быть отнесен к самой душе. Иначе говоря, в процессе ощущения душа активизируется органами чувств, на которые действуют материальные предметы. С другой стороны, Матфей являлся продолжателем учения Августина о божественном озарении, отстаивая мнение, что первоначальные (архетипические) идеи, или rationes aeternae (вечные основания), оказывают регулятивное воздействие на человеческий разум, тем самым делая возможным постижение отношений между предметом и его вечным образцом, хотя сами первоначальные идеи непостижимы. Матфей также являлся сторонником учения Августина о зародышевых формах (rationes seminales), тогда как у Бонавентуры он позаимствует теорию гиломорфического строения для всех творений, включая ангелов. Однако, в противоположность Фоме Аквинскому, он защищал точку зрения, в соответствии с которой человеческий ум познает отдельную вещь саму по себе[248]. Чувственная интуиция схватывает предмет таким, как он есть, в то время как интеллектуальная интуиция постигает индивидуальную сущность. Если бы дело обстояло не таким образом, то формирование общих понятий, вероятно, оставалось бы необъяснимым. Вместе с тем душа определенно начинает не с интуитивного самопознания, но приходит к нему посредством рассуждения, он, тем не менее, полагал, что она способна доходить до непосредственного постижения себя самой, что отрицалось Фомой Аквинским, который считал, что, по крайней мере, в этой жизни самосознание в состоянии возвыситься до прямого видения самой души.

Наиболее строгим последователем Августина, считавшим даже Матфея Акваспарта слишком уступчивым, был английский францисканец Роджер Марстон, умерший в 1303 году. Какое-то время он преподавал в Оксфорде и Кембридже, а кроме того, был провинциалом ордена. По мнению Марстона, таких «святых», как Августин и Ансельм, безусловно, следует предпочесть «порождениям дьявола», языческим философам. Он имеет в виду лишь то, что в случае расхождения «святых» следует предпочесть философам. Отсюда, однако, не следует делать вывод, что он готов к аргументированной защите мнений «святых». Напротив, он соглашается с Бонавентурой и доказывает, что у мира есть начало. Отсюда также не следует, что он во что бы то ни стало отказывался бы признать какую бы то ни было истину в нехристианской философии. Хотя, к примеру, он утверждает, что учение Фомы Аквинского о божественном озарении необходимо для того, чтобы объяснить сам факт человеческого существования, и что не следовало бы сам этот факт принимать на слово, а на деле сводить на нет; он отождествляет независимый актуальный разум Авиценны с самим Богом, рассматривая его как явление, просвещающее человеческий разум.

Среди прочих мыслителей, принявших осуждения 1277 года, следует упомянуть францисканца Ричарда из Мидлтауна (Ricardus de Mediavilla), который примерно в 1284–1286 годах преподавал философию в Париже, а впоследствии стал наставником сына Карла II Сицилийского – Людовика. По всей видимости, в 1295 году Ричард завершил комментарии к «Сентенциям» Петра Ломбардского, умер же он, скорее всего, на рубеже столетий, хотя точная дата его смерти неизвестна.

Ричард из Мидлтауна прямо считал осуждения 1277 года необходимыми ради дальнейшего развития теологии и философии. Несмотря на это, в отличие, скажем, от Иоанна Пекхама или Роджера Марстона, он был склонен к определенным аристотелевским и томистским положениям. Он также придерживался некоторых теорий, близких по духу францисканской традиции, развивавшихся в основном благодаря усилиям Александра из Гэльса и Бонавентуры; таких, как положения о совечности мира Богу, гиломорфической структуре творений и первенства волевого начала[249].