История философии. Средние века

Это направление мысли вполне приложимо к причинной зависимости. Николай допускает, что если у меня в прошлом уже был непосредственный опыт того, что, находясь поблизости от огня, моя рука испытывает тепло, то вполне вероятно, что в будущем, при наличии аналогичных условий, результат будет тем же. Но как кажется, он говорит скорее о чьих-либо ожиданиях, чем пытается развивать некую теорию вероятности. Повторяемая данная в опыте зависимость регулярного следствия между А и В заставляет нас предположить, что А и В и в будущем будут следовать друг за другом. Однако нет прямых доказательств того, что так это и будет. Бернард из Ареццо утверждает, что если поднести огонь к пакле, то можно определенно утверждать, что при отсутствии препятствий горению будет тепло. Николай же утверждает противное.

Ибо между высказыванием «огонь подносится к пакле при отсутствии препятствий» и другим – «не будет тепло» – нет противоречия.

При наличии подобной точки зрения всякое причинное доказательство бытия Бога отпадает само собой. Ибо в таком случае мы не можем даже призвать себе на помощь прошлое непосредственное восприятие или осознание хода последовательных событий. Что касается довода, исходящего из степеней совершенств, то Николаем отрицается возможность доказательства какой-либо объективной иерархии уровней совершенства. Также мы не можем доказать наличие общей целевой причины. Поэтому все традиционные доказательства существования Бога оказываются ненужными. Во всяком случае, нам остаются лишь аналитические высказывания (или «тавтология»), а также непосредственные суждения восприятия, не содержащие никаких выводов от того, что представляется феноменом к чему-то отличному от него.

В результате оказывается, что нам действительно известно очень немногое; так, нам неизвестно все то, что входит в сферу познания Аристотеля и его последователей. В «Exigit» Николай говорит, что его удивляли люди, изучающие Аристотеля и Аверроэса вплоть до глубокой старости, вместо того чтобы интересоваться вопросами нравственности и заботиться об общем благе[293]. Оккам питал глубокое уважение к Аристотелю. Однако у самого Николая Отрекурского было скептическое отношение к аристотелизму.

Хотя Николай был более известен благодаря критическим и эмпирическим сторонам своей мысли, у него была также своя собственная позитивная философия. Он вовсе не утверждал, что положение последней более чем вероятность. Однако, очевидно, считал свои гипотезы более вероятными, чем гипотезы Аристотеля. Не настаивая на убедительности своих доводов, он считал, что беспристрастный ум предпочтет его аргументы тем, которые он отрицал.

Как мы видим, Николай отвергал объективную иерархию ступеней совершенства, доказываемую старой философией. В то же время он утверждает, что, если допустить вероятность того, что имеющаяся у нас идея блага является критерием оценки взаимоотношений между предметами, а также то, что мировоззрение сотворено таким образом, что удовлетворяет этому критерию, мы вправе сделать вывод о взаимосвязи вещей, когда каждая из них существует для блага целого, а значит, вывод о совершенстве мироздания[294]. В совершенном мироздании ничего не гибнет, ведь этого в целом требует благо. Правда, это противоречит тому, что мы видим в действительности. Однако сам факт, что какая-то вещь больше не являет себя нам, не служит доказательством того, что этой вещи больше нет. Мы не вправе допускать, что быть воспринимаемым и существовать – одно и то же. Что же касается феномена изменчивости, то последний гораздо лучше истолковывается на языке теории вечных атомов, нежели с помощью понятий теории Аристотеля о субстанциональных и акцидентальных изменений.

Некоторые идеи Николая буквально вызывали возмущение церковных властей. Например, интерпретация посмертного вознаграждения как соединения души с более совершенным сочетанием атомов представлялась им совершенно неудовлетворительной. Когда же он заметил, что предполагал лишь вероятные гипотезы, и считает, что в случае столкновения с истинами откровения от них следует отказаться, его обвинили в том, что он позволяет себе «лисьи» увертки. Но кажется, его позитивная философия не имеет столь большого значения по сравнению с его учением об аналитических суждениях, непосредственном восприятии и обуславливающей причине, а также с его критикой традиционной метафизики. Николая называют средневековым Юмом. И вне зависимости от того, удачно или нет это сравнение, несомненно, что его мысль служит опровержением представления о том, что в Средние века радикальный критицизм не существовал.

3