История философии: Запад-Россия-Восток. Книга 4: философия XX в.

Развивая экзистенциалистское понимание интенциональности (трансцендирования) и связывая ее с понятием смысла, Левинас стремится найта новый по сравнению с предыдущей философией полюс трансцендирующей активности субъекта. Трансцендирующая деятельность, по его мнению, не выводится из отношения человека к бытию, Даже если она трактуется как открытость человеческого сознания миру, как его способность к творческому мышлению, преодолению данного, как выход за пределы наличия бытия. Знание и познание также не проливают свет на трансцендирование субъекта, поскольку они суть “отношение человека к чему-то внешнему, отношение Того же к Иному, где Иное лишено своей обособленности, где Иное становится моим внутренним и его трансцендентность превращается в имманентность”⁶. Здесь человеческая субъективность в конечном итоге сводится к мышлению. Вместе с тем познание требует господства человека над материей, душой, обществом. Подтверждение этой мысли Левинас находит, апеллируя к обычному пониманию практики как круговорота экстериоризации и интериоризации, где восприятие, трактуемое как “направленность”, “целенаправленность”, как отношение к вещи, завершается ее усвоением, присвоением и последующим удовлетворением потребностей индивида.

Рассмотренную позицию Левинас относит к “культуре знания”, где Иное (внешнее) приравнивается к Тому же (внутреннее) и Иное внешнего мира переводится во внутреннее; в “культуре знания” “культура одерживает верх над людьми”⁷. Кроме того, в “культуре знания”, как и в “культуре искусства”, господствует неоплатонический идеал Единого, перед которым благоговейно склоняет голову вся мировая множественность.

Тем не менее именно во взаимодействии человека с внешним миром Левинас ищет признаки того, что он считает подлинной трансценденцией, или “культурой трансценденции”. Критикуемое им инструментальное и имманентное мышление уже есть “трещина в бытии”, зарождение подлинной трансценденции. Внимание философа привлекает следующее обстоятельство: “культуре знания”, стремящейся уничтожить различие между Тем же и Другим, не удается полностью осуществить это намерение; например, восприятие предметов в их объективности не может совершаться как чистая имманентность — оно не может происходить без движения глаз и головы, рук и ног, без участия всего тела в акте познания.

“Культура знания”, или имманентная культура, удовлетворяется актом “схватывания” внешнего мира. Однако “схватить”, “удержать” — это не просто взять нечно в свои руки, но и придать этому нечто форму; взяв резец или кисть, выразить форму через плоть руки. Здесь налицо иной способ осмысления бытия, нежели в знании: осмысление — выражение, нацеленное к Другому.

Именно в выражении человека, в его самовыражении Левинас видит начало человеческого. «Между конкретным “я” и “не-я” сначала возникает отношение не противопоставления, или различия, а отношение выражения, выражения одного в другом... Между мыслящим “я” и внешним миром возникает отношение осмысленного выражения, означение значимости, отличное от интериоризации и то господства Того же над Другим»⁸. Опыт “о-значения”, “о-смысления” Левинас связывает с опытом общения людей.

Опыт общения, по Левинасу, возникает не из стремления к познанию или обладанию, а из особого состояния близости одной субъективности другой. Этот опыт возник до субъект-объективных отношений, тогда, когда в естественном вздохе одного субъекта другой субъект впервые с удивлением ощутил обращенный к нему призыв выслушать другого, понять его и совместно оберегать бытие. Это удивление и было выходом человека “за пределы-себя”, трансцендированием.

Таким образом, подлинно человеческую способность трансцендирования Левинас обнаруживает не в отношении человека к миру (хотя в этом отношении она проявляется), а в его опыте общения с Другим, с иной субъективностью, нежели его собственная. Трансценденция, по мнению Левинаса, неразрывно связана с человеческой субъективностью, в которой раскрываются новые отношения, отличные от тех, какие объединяют отдельного человека с бытием. В отношении одной субъективности к другой Левинас обнаруживает пафос, какого, по его убеждению, никакая онтология содержать в себе не может. Пафос этот — за пределы бытия, для Другого. Как пишет французский историк философии Ж. Валь, “мысль Левинаса направлена на бытие, скорее против бытия, поскольку он признает превосходство существующего над бытием”⁹. “Освобождение” от бытия служит для Левинсона синонимом “незаинтересованного” отношения одного человека к другому. Тенденцию освобождения от бытия он находит уже у Гуссерля, в его феноменологической редукции, с помощью которой высвечивается ирреальное, чистое, трансцендентальное сознание, по словам Левинаса, не вовлеченной в реальность, не скомпрометировавшее себя ни вещами, ни историей.