История Финляндии. Время Екатерины II и Павла I

Возмущение финнов произвело глубокое впечатление на шведов. 24 января 1789 г. какой-то непоименованный масон произнес в Ловизе, в заседание масонской ложи, речь, в которой признал себя сторонником coup d’état 1772 г., спасшей Швецию. Россию он ненавидит, как «злейшего врага шведской нации». Герцога Карла превозносит за победу над русскими.

Уведомляя (2 сентября 1788 г.) Совет о событиях в Финляндии, Густав III, между прочим, заявил: «неслыханные шаги, до которых финские воины могли унизить себя» в начале военных действий, надо приписать также влияние неблагоприятных распоряжений, издававшихся секретно и тонко распространявшихся среди финского населения, при поддержке лиц, которые должны были служить примером верности и нравственности».

К новому году (1789) король настолько укрепил свое положение, что приказал арестовать главарей заговора и доставить их в Стокгольм. Аресту должны были подвергнуться все, подписавшие послание к Императрице. Арестом теперь спешили, так как приближалось время созыва риксдага, и король хотел избежать его инициативы и вмешательства в это дело. Йегергорн, Клик, капитан Ладо (Ladan) и Глансеншерна успели бежать в Россию. восстание было подавлено, и партия государственной измены уничтожена.

Из бежавших в Россию обращал на себя внимание К. Г. Клик. В свое время он был одним из самых деятельных членов братства Валгаллы. В дни аньяльского заговора он являлся пером союзников, сочинявших воззвания и объяснения; все главнейшие их бумаги составлены Кликом. Он был женат на дочери генерала К. Г. Армфельта и этим, главным образом, объясняется, что этот старый воин примкнул к мятежникам и окончил свои дни в заключении. рассказывают, что Клик находился в прекрасном имении своей матери; блестящий бал был в полном разгаре, когда по льду из Экенеса явились ратники, чтобы арестовать его. Узнав об этом, он удалился в смежную комнату, захватил секретные бумаги и через окно скрылся в ближайших горах. Передав затем бумаги своему другу А. И. Аминову, он вместе с Ладо перешел границу и отправился в Петербург. Самостоятельность Финляндии он признавал неосуществимой глупостью. Клик всех обвинял и разоблачал, хотя сам вел себя как ловкий шулер. Он присягнул на верность России, но пути отступления для себя в Швецию старался сохранить, думая о возвращении на родину. Положение его в России было трудное, но нужды он не терпел. Единовременно он получил 5 тыс. р. и пользовался пенсией в 2 тыс. р.

В июне 1789 г. Густав из Пикала написал государственному дротсу графу Вахмейстеру: «После того, как г. Спренгтпортен открыто наступает вместе с неприятелем и во время атаки на Порасалми ранен в сражении против моих войск, я нахожу, что чиновник, который, согласно древним законам королевства, обязан преследовать государственных изменников, должен исполнить свой долг».

Процесс аньяльцев продолжался до начала 1790 г., занимая общество своими подробностями и разветвлениями. Множество лиц пришло в движение, пытаясь своими ходатайствами смягчить участь подсудимых. Даже Екатерина II сделала слабую попытку ввести в статью мирного договора положение в их пользу. Виновных предали военному суду, который вынес свой вердикт в апреле 1790 г., приговорив одних к лишению чести, имущества и жизни посредством обезглавления, других — расстреляния, а большинство были исключены со службы, заключены в крепости или же сосланы на остров Св. Варфоломея.

Спренгтпортен оставался шведским подданным, хотя и состоял на иностранной службе. Пользуясь этим, Густав III обвинял его в государственной измене. Г. М. Спренгтпортена Абоский гофгерихт, в начале 1790 г., приговорил к лишению чести, имущества и жизни посредством обезглавления. Король утвердил этот приговор. Имена бежавших в Россию были прибиты к виселице, а имения их конфискованы.

Наиболее трагичной оказалась судьба полковника Хестеску. Слабый по характеру, он подпал влиянию своего двоюродного брата и друга, хитрого крамольника Андерса Йохана Йегергорна. Действиями Хестеску был лично оскорблен Густав и этого он не простил заговорщику несмотря на то, что за несчастного молили сестра короля, Софья Альбертина, и близкий к Густаву поэт Леопольд. Хестеску мужественно и достойно отстаивал себя на суде; но сильно уличающих его свидетельств нельзя было оспорить. Дважды ему давали возможность бежать, но он рыцарски отказался. Приобщивший его пастор уступал ему свою одежду и соглашался остаться за него в тюрьме, но Хестеску не воспользовался его услугами. Его привезли на место казни; он взошел на эшафот и все еще с надеждой всматривался вдаль, ожидая царского посланца с словом помилования. Но его не было, и голова скатилась на плаху. Товарищи Хестеску по заговору оказались счастливее его. Он позволил себе усомниться в силе и значении королевской власти, и Густав неумолимо покарал его. Жена полковника пережила его на 51 год, не снимая глубокого траура и ведя строго затворническую жизнь в своем имении.