27 ноября 1741 г. рано утром Шетарди сообщил гр. Левенгаупту, что великую княжну Елизавету можно именовать Монархиней Всероссийской. Она, по мнению Франции, тем более могла рассчитывать на усердие гвардейцев, что «уведомила их о намерениях Швеции, посредством манифестов, которые ваше сиятельство приказали распространить и которые она им сообщила... Гвардейские отряды арестовали всех иностранцев... которые в течение стольких лет подавали Швеции столь справедливые основания к жалобам». Елизавете Петровне было донесено, что «ваше сиятельство двигаетесь форсированным маршем, чтобы напасть на русских; тогда принцесса Елизавета пожелала, чтобы я, не теряя ни минуты, уведомил вас о перемене, которая, казалось ей, должна была изменить также и меры, предпринятые вами к выполнению». Она не хотела отметить начало своего царствования пролитием крови русских и шведов. Сама Императрица, послала генер. Кейту приказание отнюдь не нападать на шведов.
«Полк, в котором я служил, — читаем в дневнике участника кампании графа Хорда, — также назначен был в экспедицию к Секкиярви. Когда мы дошли до границы, то расположились в 3 деревнях; четыре дня спустя мы увидели, что к нашей главной квартире приближается один из наших капитанов (Дидрон), взятых в плен, в сопровождении горниста, офицера и 30 драгун, с важным известием, что принцесса Елизавета вступила на Императорский престол; что молодой Иван, вместе с кормилицей и родственниками, арестованы, и что фельдмаршала Миниха и некоторых из господ его партии постигла та же участь. Генерал Врангель, — говорит тот же современник, — раны которого были залечены, но сам он остался калекой на всю жизнь, вскоре также прибыл к нам (в Секкиярви), повторил от имени новой Императрицы искреннейшее уверение в истинной дружбе».
Генерал Левенгаупт тотчас же сообщил своему правительству в Стокгольм о совершившемся в Петербурге, и письменно обещал Шетарди, что приостановит войска. С этим ответом и устным требованием уступки Выборга и Кексгольма, как залога предстоящего мира, был послан в Петербург шевалье Крепи, французский волонтер при шведской армии, которого на всякий случай уверили, что вся шведская сила, как конная, так и пешая наступает из Финляндии. Через неделю шевалье привез от Шетарди устный ответ, что Императрица рада слышать о нерасположении Левенгаупта к кровопролитию. Однако лучшим залогом будущего мира Императрица признавала свое «врожденное праволюбие и откровенный характер», а не крепости Выборг и Кексгольм.
Левенгаупта поздравляли с честью, выпавшей на его долю в исходе петербургской революции. 6 декабря гр. Левенгаупт приказал своим войскам вернуться в Фридрихсгам на зимние квартиры. В это время шведский главнокомандующий был настолько уверен в заключении мира, что не принял никаких мер относительно дальнейших действий. Накануне своего выступления в Фридрихсгам из русской области, в которую он вступил единственный раз за время всей войны, Левенгаупт получил известие о кончине Ульрики Элеоноры.
В день погребения королевы адъютант главнокомандующего барон У. Шеффер привез в Стокгольм новость о восшествии на престол той именно Елизаветы Петровны, возведение которой на царство являлось номинальным предлогом начатой шведами войны. Сообщение принято было, как весть о выигранной победе. На радостях вестника события вознаградили королевскими и казенными червонцами.
Правящие сферы Стокгольма все еще продолжали оставаться под влиянием тех радужных надежд, с которыми они так шумно праздновали объявление войны. Ни дело под Вильманстрандом, ни бездействие гр. Левенгаупта их не отрезвили. — Воображая, что боевая сила Швеции посадила на престол России Императрицу Елизавету, государственные советники уселись рассуждать о том, какое вознаграждение они вправе требовать за оказанные услуги и покровительство. Они начали с постановления, что не желают вести никаких переговоров, пока по словесному требованию Левенгаупта не будут возвращены Выборг и Кексгольм. Маркизу Шетарди они нашли возможным пообещать приличное денежное вознаграждение, лишь бы он употребил все свое большое влияние на пользу Швеции.
«Шведы, — по заявлению их собственного историка, — видимо, построили всю войну на том положении, что иногда «некоторые, примененные средства производят больший эффект, чем крупное сражение».