История Финляндии. Время Елизаветы Петровны

Шернстедт поспешил похвалить перед правительством карелов за их верность и храбрость и воспользовался обстоятельством, чтобы порисоваться своими гуманными воззрениями. Теперь, — писал он, — я имел бы случай отомстить русским разорением их области, но этого не хочу, ибо считаю «непростительным запятнать таким варварским отношением оружие вашего величества».

На деле же партии крестьян легли и грабили, когда к тому представлялась возможность. В июне 1742 г. «высокородному и высокопревосходительному господину генерал-лейтенанту члену Государственной Военной Коллегии и Санктпетербургскому обер-коменданту Игнатьеву» было донесено, что сильная неприятельская партия, в 500 человек, появилась около Сердоболя и все деревни сожгла и обывательский скот и прочее имущество ограбила». Полковнику Позднееву приказано было собрать всех обывателей, с имеющимися у них ружьями, копьями и косами «и как можно того неприятеля из наших границ выгнать». В Олонецком уезде ими было выжжено 5 деревень.

Русские отнюдь не всегда кончали свои нападения истреблением людей и имущества. В описании финляндского историка М. Шюбергсона находим следующее указание: «Взяты были (русскими) в плен также два пастора, которых через месяц отпустили и отправили домой с разными доброжелательными от Императрицы Елизаветы предложениями населению кирхшпиля».

Тщетно Шернстедт просил о присылке ему жизненных припасов и амуниции для своих ополченцев, у которых едва ли имелся иной провиант, кроме того, который они прихватили с собой из дому. Поэтому начальникам невозможно было в долготу удерживать ополченцев, которые большей частью бросали свои посты, и в силу необходимости война производилась лишь небольшими набегами (plundringstäg), на которые русские крестьяне (коих шведы называли разбойниками, а финны präskynat) отвечали набегами с не меньшей жестокостью. Напрасно Шернстедт и земская полиция пытались противодействовать дикому разгулу, который все более отличал эти набеги и схватки. Шернстедт пишет об них: «Я, конечно, запретил поджоги, производимые, крестьянскими партиями, но раздражение столь велико, что трудно их сдержать; они находят, что крестьяне с русской стороны, перейдя границу, вели себя беспощаднее, чем неприятельские войска». Те народности, которые таким образом раздирали друг друга, двадцать лет тому назад принадлежали одному скипетру.

В северной Карелии память о войне 1741—1742 гг. неослабно жила в памяти многих поколений. Жители её, которые до сих пор были чужды остальному населению Финляндии, теперь братски сблизились и делили друг с другом радости и горе. Под впечатлением событий 1742 г. они предложили, чтоб им, вместо повинности для содержания войска, дозволили устроить своеобразную оборонительную организацию, которая под названием Северо-Карельских вольных команд отличалась во время войны 1788—1790 гг., а еще больше в 1808 году.

В армии фельдмаршала Ласси не все обстояло благополучно; прежде всего не наблюдалось достаточной дисциплины. Гвардия состояла тогда почти сплошь из дворян, «начиная с офицеров до последних рядовых». Значение её в ХVIII в. особенно возросло, вследствие той помощи, которую она оказала влиятельным лицам в разные моменты нашей допетровской истории. «Здесь солдатчина (la soldatesque) и отвага нескольких низших гвардейских офицеров производят и в состоянии произвести величайшие перевороты», — писал маркиз Шетарди.

9 мая 1742 г. последовал Высочайший манифест, из которого видно, что в апреле того же года в Петербурге, в седьмицу святые Пасхи, «у солдатства между гвардией и армейских полков была не малая и такая ссора, что уже якобы неприятели рубились и кололи шпагами, причем и офицеров иноземцев не малое число смертельно порублено и поколото». Этот самовольный и «в противность наших законов и воинских регулов» совершенный проступок повелено было строго расследовать, виновных под «крепким арестом» содержать и экстракт исследования сего «озорничества» «наискорее прислать её Величеству».