История Финляндии. Время Елизаветы Петровны

«2-е марта — пишет очевидец — останется для меня памятным днем на всю жизнь; хотя ничего не было слышно о русских, но безумие переходило всякие пределы; каждый уходил, не спрашиваясь у начальства и не справляясь с приказаниями. Один смотритель магазина, подкрепив свой упавший дух водкой, дозволил каждому брать, что ему угодно, вследствие чего распространился слух, что магазин оставлен на произвол судьбы, и его, конечно, разграбили. Все орудия вокруг крепости были перевернуты; говорили, что орудия хотят взорвать, а крепость покинуть. Почти все жители бежали из города». — Никто не знал, приближается ли неприятель или нет. Нельзя вполне описать страха, царившего в армии. В шведском лагере все обезумели, и каждый делал, что хотел. Короче — среди шведов наблюдался «Terror panicus».

Между тем русская армия по прежнему пребывала неподвижно у Выборга. Партизан Лёвинг, доставивший это известие, громко и откровенно высказался о жалких распоряжениях шведского начальства. Оскорбленный подобным замечанием Левенгаупт приказал заключить Лёвинга в Тавастгусскую крепость, чем лишил себя последнего источника сведений о положении русских.

Неудовольствие в народе росло; генералы и их приказания, свидетельствует очевидец, пользовались малым уважением. Нарочных посылали из полков в полки и в некоторых из них (в особенности в гвардии, dalregementet и частью Зюдерманландском полку) поговаривали даже об отказе сражаться против герцога Голштинского, о котором утверждали, что он сопровождает русскую армию.

Самым дерзким офицером был майор Врангель, Он вызывающе грубо отвечал генерал-аншефу.К неприятелю он относился не особенно сердечно. «От солдат далекарлийцев, которые участвовали в деле при Вильманстраде, я слышал — пишет участник похода пастор Тибурциус, — что когда он неохотно шел вперед, то рядовые коленом подталкивали его сзади, приговаривая: вперед, каналья!».

Бездеятельное и без подвигов пребывание в нужде и недостатках является тяжелым испытанием для бодрости духа и стойкости войска. Этих испытаний шведская армия не выдержала с надлежащей твердостью. Шведские офицеры внесли с собой в лагерь слишком много привычек рыцарского дома (риксдага) и в их глазах Левенгаупт оставался ландмаршалом и руководителем партии, а не боевым генералом. Те, которые по своим политическим воззрениям примыкали к шапкам, выражали к нему во время кампании явную неприязнь. С другой стороны и шляпы, в особенности гвардейские офицеры, были слишком избалованы ухаживанием и лестью, испытанными ими во время риксдагов, они слишком привыкли к клубам и политическим рассуждениям, чтобы теперь посвятить себя выполнению воинского долга.

Почти все командиры полков принадлежали к шапкам, т. е. партии, не довольной войной.

Рядовой фузилер русской армейской пехоты (1732—1742)

Вообще среди офицеров очень рано послышались резкие голоса против похода. Офицеры флота в Карлскроне устроились с некоторым комфортом на английский манер, а теперь им приходилось участвовать в зимней кампании. Не прошло и 3 месяцев стоянки в Финляндии, как в пехоте вновь стали уходить в отставку.

29 июля 1741 г. состоялся приказ, чтоб 1.500 человек Королевской лейб-гвардии отправлены были в Финляндию. Те кому за три месяца приказано было приготовиться к походу, оказались неготовыми, и 5 или 6 капитанов подали в отставку, а вместе с ними без всякого основания покинули службу и несколько поручиков.

Офицер и рядовой русской гвардейской пехоты (1732—1742)

Уже до похода в Секкиярви, говорят, большинству начальников надоела война и они сожалели о том, что приняли в ней участие. Государственный переворот в Петербурге и перемирие в военных действиях дали им новый обильный повод заняться политическими комбинациями и планами.

Бесконечными темами для пылких дебатов среди походных шатров послужили: слух о сватовстве принца Конти к Елизавете Петровне, смерть королевы Ульрики Элеоноры и поездка герцога Голштинского в Петербург, где прибытие его было возвещено  пушечной стрельбой и разными торжествами.