«Они (казаки) — читаем в этой книге, — имели страшный вид со своими длинными бородами, и их язык казался тем, кто ранее не слышал его, диким и варварским; кроме того, они были плохо одеты, в оборванных кафтанах и разноцветных шапках. Но вообще они были кротки и можно дать вступавшим в край русским при начале войны ту аттестацию, что они вели себя скромно и добродушно». «Правда иногда исчезали то барашек, то свинья, унесенные неприятелем, но за них начальство тотчас же платило, как только было представлено доказательство, что, однако, редко возможно было сделать». «Офицеры вообще были очень вежливы». Это подтверждается и дневником Алопеуса: «Когда здесь здороваются с высшими русскими военными чинами (чего они очень желают), то они всегда отвечают, даже простому народу». Генерал Раевский был вполне образованный человек, или как англичане выражаются: А gentleman to the extent of the word. В разговоре он однажды спросил: «А сколько душ имеете вы в этом имении?» — и не мало был удивлен, получив в ответ от хозяина: «ни одной, кроме моей собственной». Русским трудно было понять, что возможно было вести хозяйство без крепостных». «Во время стоянки наших войск в Вазе, офицеры устроили бал и отличались необычайной вежливостью; прислуга не допускалась, а прислуживали сами офицеры, и соблюден был полный порядок». «Несколько раз я имел случай наблюдать сердечную доброту генерала Шепелева, — продолжает все тот же современник Блад. — Его дом осаждали множество крестьян, которые жаловались на потери то барана, то теленка или поросенка, унесенных солдатами. Невозможно было ни доказать подобных фактов, ни открыть преступника; но генерал всегда готов был вознаградить их убытки 2-3 риксдалерами из своего кошелька, причем я часто служил ему переводчиком, и мне приходилось передавать выражения его сочувствия. При звуках русской музыки одна старушка заплакала. Музыка напомнила ей о собственных финских войсках. Узнав о причине слез, генерал дал ей несколько риксдалеров, ласково похлопал старушку по плечу и в восторге воскликнул: «Ах, какая любовь к родине!» «Кроме этих и других трогательных и делающих честь доказательств общечеловеческой любви генерала, я лично имел удовольствие испытать на себе его необычайную гуманность. Он не только угощал меня своими вкусными обедами, к которым ежедневно были приглашаемы 20 — 30 человек из его офицеров, но часто ласково разговаривал со мною, задушевно расспрашивал меня о моем отце и его делах, и открыто выражал свое опасение, что мне невозможно будет скоро вернуться домой после того, как все более и более приближались к нам шведы». «Как начальство, так и подчиненные этого красивого полка (речь идет о лейб-казаках) отличались мирным и гуманным отношением».
Опасаясь, что англичане, войдя в Балтийское море, могут воспользоваться хорошим портом на Готланде, решено было отправить из Либавы и Виндавы 2.000 человек для занятия острова. В апреле остров был занят. Имеются рассказы двух современников и оба они — секретарь магистрата Висбю, Антон Моландер, и таможенный начальник острова, Тигерстедт — единогласно удостоверяют, что поведение наших войск было прекрасное. «Надобно сознаться, — пишет Тигерстедт, — что со стороны русских не было ни малейшего насилия, не произошло ни малейшего шума... Сверх всякого чаяния обхождение адмирала Бодиско и его адъютантов с нами было весьма вежливо и благосклонно». То же повторено у А. Моландера. Русские войска выступили из города к радости жителей, но при единодушном свидетельстве о том, что адмирал Бодиско своими редкими знаниями и вообще замечательными свойствами своими заслужил всеобщее высокое уважение; что русские офицеры были люди очень образованные, высокой нравственности и вежливого обращения. Они поддерживали в войсках дисциплину, заслуживающую высшей похвалы, ибо за время их пребывания в городе ни один человек не потерпел ни смерти, ни увечья, не был ни оскорблен, ни обворован. Замечательно также то обстоятельство, что страна была занята русскими и очищена без всякого кровопролития.