История Финляндии. Время императора Александра I

Очевидно, что успехи шведов поставили русских солдат в более затруднительное положение и они сделались менее разборчивы в средствах. Наибольшее число преступлений наших войск и жалоб на них, приходится на время их неудач. Указывают, что они не всегда рассчитывались за перевозку транспортов, покупали фураж и провиант за полцены, а иногда уплачивали жетонами. Дело доходило до взламывания дверей, до побоев крестьянам, до увода лошадей.

Все это было. Но эти факты не более, как печальные исключения в общем хорошем поведении русского войска. «Семья не без урода», тем более многотысячная семья армии. Это лучше всего поняли сами финляндцы. Ректор Абоского университета известный ученый Калониус в речи, произнесенной в 1808 году, при сложении своей должности сказал: «Надобно откровенно сознаться, что настоящая война ведена с такой умеренностью, какая не только прилична нашему просвещенному веку, но заслуживает, чтобы ее ставили в пример другим, даже просвещенным нациям, и дай Бог, чтобы они ему последовали».

Барон Маннергейм, произнося речь от имени финляндской депутации, 17 ноября 1808 г., в Петербурге, закончил ее выражением благодарности за сохранение русскими войсками, при движении их через Финляндию, доброго порядка, насколько то совместно было с военными обстоятельствами.

В периоды коротких перемирий и русские, и финляндцы устраивали балы, на которых наши офицеры весело и бойко танцевали с местными красавицами. Граф Каменский дал несколько балов, на которые приглашались почетные жители города Гамле-Карлебю, помещики и даже пасторы с их семействами. Никто не отказывался от этой чести. Хозяин неизменно был приветлив со всеми.

В Рауталампи находился один из богатейших пасторатов в восточной Финляндии. К пастору ездили в гости соседние помещики и земские чиновники. «Наши офицеры также приятно проводили у него время; в шведках и финляндках, — пишет Ф. Булгарин, — соединены германское простодушие и сердечная вежливость с каким-то особенным пиитическим чувством, которое чарует душу. Даже в их веселости есть оттенок меланхолии, привлекающей сердце. Откровенность их, следствие простоты нравов, увлекательна. Где вы, добрые люди, которые оказывали ласки и гостеприимство молодому неприятельскому офицеру! — восклицает Ф. Булгарин в своих воспоминаниях. Что сталось с вами, красавицы, с которыми мы рвали цветы и мамуру у подножия вековых сосен, или вертелись в вальсе на балах Гамле-Карлебю и Улеоборге. смягчая ваш патриотический гнев нашею покорностью и угодливостью?»

В разгаре войны в г. Борго охотно веселились, это видно из того, что директорша Зейерлинг, с 20 марта по 20 апреля 1808 года, со своей труппой дала тринадцать театральных представлений.

Ряд приведенных эпизодов показывает, что в русских не было озлобления к чужой национальности и, отличая боевое дело от мирных занятий, они умели ценить в неприятеле человека и вспоминать о его достоинствах.

Во время редких перемирий наши офицеры знакомились и братались с финляндцами и шведами. Между нашим авангардом и неприятельским арьергардом враждебные отношения превращались иногда в самые мирные: тогда противники друг с другом забавлялись игрою в кости, которая в то время была в большом ходу, и вместо стола служил им ряд барабанов, накрытых доской.

Русские беспристрастно воздавали должное упорным и храбрым своим противникам. Известный Денис Васильевич Давыдов писал, например: «Огневое дело обращается в штыковую резню; финны и шведы — достойные состязатели русских в этом роде битвы; схватка была молодецкая». «Сегодняшняя газета (13 ноября 1808 г.) сообщает, — записал генерал Голенищев-Кутузов в дневнике, — что не только отдельные шведы сражаются, как истинные герои, но что даже генералы, а также тот, кто управляет планом всей операции — неутомимо предприимчивы. Ведь они нападают на нас беспрестанно и, несмотря на время года, не прекращают высадок».

У генерала Голенищева Кутузова отмечено еще: «Несколько дней тому назад получил известие от Каменского. Он мне пишет из Гамле-Карлебю во время перемирия. Он говорит, что обедал с Клингспором. И тот и другой, по-видимому, желают тара. Небольсин (Nebolsin), адъютант Каменского, мне писал, что Клингспор так стар, что едва ходит. Теперь они, Каменский и Клингспор, снова враги, стараясь взаимно наносить удары».

Перед оставлением, согласно конвенции, города Умео, начальник шведского отряда Кронстед угостил русских завтраком. Вражда была забыта; неприятели в веселой беседе вспоминали трудности похода, отдавая друг другу дань справедливости. В 25 верстах от Торнео ген. Алексеев расположился в доме пастора, где задавал пиры, на которые приезжали «и с шведской стороны».

Барклай-де-Толли занял Куопио. Уходя из города, полковник Сандельс оставил при тюрьме караул с запиской, что он передает охранение преступников русским и уверен, что начальник русского отряда отошлет к нему его солдат. Барклай-де-Толли, разумеется, отослал к Сандельсу шведский караул и поставил свой.