История Финляндии. Время императора Александра I

Барклай-де-Толли донес, что «в кратковременное пребывание русских войск на шведском берегу в Умео соблюдали они совершеннейший во всем порядок: ни один обыватель не имел причины принести пи малейшей жалобы; поведение и дисциплина российского солдата произвела здесь всеобщее удивление. Мне восхитительно было слышать все» неисчислимые похвалы сему победоносному войску, со вступлением коего жители в отчаянии полагали быть на век несчастными. Умеоский губернатор, с депутацией от дворянства, купечества и поселян, изъявили мне благодарность, со слезами на глазах, за великодушное с ними обращение войска»... Все магазины, с амуницией, провиантом и артиллерией, остались нетронутыми и были возвращены шведам, ибо русские войска явились на берег Швеции с единственною целью ускорить мир. «Увезти с собою взятую добычу, — доносил Барклай-де-Толли, — походило бы единственно на корыстолюбие, а истребить и привести в негодность не было бы знаком миролюбия с нашей стороны».

Студент Блад, возвращаясь из Стокгольма через Торнео, утверждает, что в апреле 1809 г. к югу от Улеоборга везде было тихо и мирно; народу, по-видимому, нужен был отдых после войны, и по всему пути он не заметил даже и следа опустошений, исключая нескольких мостов и развалин у Калайоки.

Наиболее вольностей позволяли себе казаки. Известен случай, когда они, поймав человек десять Саволакских егерей, загнали их в яму и искололи пиками. Но как только дикие выходки казаков бывали замечены регулярными войсками, они наказывались и обуздывались.

Но не щадили, в свою очередь, и наших солдат восставшие крестьяне: захваченные врасплох, они зверски умерщвлялись. Наши разведчики, далеко и неосторожно забиравшиеся в финские поселки, усматривались потом повешенными на деревьях.

Установлено, что озлобление в рядах русских войск росло по мере распространения по краю партизанской войны. Ужасы в городе Вазе вызваны исключительно участием, которое приняли в сражении горожане, стрелявшие в наши войска из своих домов. Точно также не подлежит сомнению, что хуже русские воины стали вести себя с того времени, когда успех стал склоняться на сторону финнов.

«Отдавая достойную справедливость нашим тогдашним врагам, — пишет Михайловский-Данилевский, — мы должны также представить себе те трудности, которые приходилось преодолевать русским войскам, когда они следовали по пятам финнов, получавших от населения подводы, хлеб, водку, мясо, теплую одежду и обувь. Наши же солдаты лишены были всех этих вспомогательных средств, бредя вперед по снежным сугробам в холодные вьюги».

Финские войска находились в своей земле и тем не менее, случалось, что чужой собственности не щадили. «Крестьяне начинают жаловаться на нас (финнов), — читаем в записках Аспа. — Воруют у них сено. Драгунские офицеры получают от казны рационы на каждую лошадь своей части, но вместо того, чтобы выдавать их, драгунам отпускается на чай, дабы они сами кормили своих лошадей. Так обогащаются на счет страны! Кто может поручиться, что и обозные лошади не кормятся таким же способом. А правительство! Скоро ему предстоит привести в порядок более важные дела, чем те, которые мы с чувством стыда и досады читали в общих приказах от имени короля: как должны быть одеты офицеры артиллерии во время парада и танцев. Такими ли попечениями намерены предупредить разорение отечества? Такая пустота доказывает слишком большую наглость, слишком большое легкомыслие или слишком большую бестолковщину, и всем этим теперь очень недовольны».

Крестьяне-волонтеры, несмотря на приказания капитана Мальма, оставили свои посты, чтобы пограбить в городе.

Едва ли другое войско, исключая французского в 1812 году, терпело более нужды, чем корпус, например, графа Каменского. «Что можно было купить — покупали, — говорит Ф. Булгарин, — а остальное брали реквизициями, под расписки». Крестьяне и помещики угоняли свои стада в непроходимые леса; зерновой хлеб прятали в ямах. Дома зажиточных крестьян по берегу Эстерботнии были «полуразорены», но не грабежами, а реквизициями.

Поручик Бракель пишет своему брату в Стокгольм: «Последние известия дают мне основание верить, что прежние (сведения) не были обоснованы и что русские вели себя хорошо, и что они не брали ни лошадей, ни жита, а лишь назначали низкую цену на последнее. Только одно может дать повод нашему неприятелю оскорблять население, если счастье повернется в нашу сторону, на что мы с нашей небольшой армией едва ли смеем надеяться, несмотря на все наше старание. Сейчас сюда прибыл крестьянин из Сикайоки, он говорил, что русские во время отступления везде сильно обижали население, отняли у них все, что у них было, били и увечили их. Мои опасения оправдались и верно то, что русский — шельма».