Молодым и пылким энтузиастам нужна была «твердая рука при определенной воле, которая спокойно и умело руководила бы при сложной работе». Но Александр I менее всего годился для подобной роли. В его характере была «наружная обворожительная любезность, за которой никто не мог уловить настоящих чувств его, и какая-то кокетливая скрытость чуть ли не перед самим собою». Государь на словах поддерживал предложения членов комитета, особенно Строганова, и верил принципу преобразований, но практическое осуществление пугало его, он впадал в нерешительность и в результате получалось нечто «трусливое, плохое», как выразился Строганов в письме 1804 г. к Новосильцеву. Да и сами члены комитета граф Кочубей, Новосильцев и князь Чарторыйский скоро охладели к реформам, которым в душе кажется мало сочувствовали.
Если в первое время молодые сотрудники Императора несколько увлекались конституцией, то Александр I едва ли, по мнению Великого Князя Николая Михайловича, думал «обеспечить государственные учреждения конституцией, основанной на истинном духе русского народа». «Говорят и повторяют, — пишет Великий Князь, — что все преобразования, над которыми так много трудились в первые годы XIX столетия, исходили ют Императора Александра I. Эго не столько недоумение, как большая ошибка». Александр многим был недоволен. Это несомненно. Но «равным образом несомненно, что ни одна из произведенных в это время реформ не исходила от него лично; что все они были без труда внушены ему, но его согласие добывалось нередко с большими усилиями. Император Александр I никогда не был реформатором, а в первые годы своего царствования он был консерватор более всех окружавших его советников».
Эту черту определеннее других подметил граф Строганов. Великий Князь Николай Михайлович с своей стороны указывает, как вывод из изучения эпохи Императора Александра, что в действиях этого Государя «постоянно замечаешь сперва смелый шаг вперед и тотчас же несколько шагов назад, именно тогда, когда казалось уже все приходило к желанному решению. Он замечательно умел вдохновить своих избранников, смело наметить, хотя всегда в общих чертах, известную программу и цель, и как только машина приходила в полную силу своего напряжения, давался непредвиденно задний ход. Вот отчего так поражает незаконченность всех тех реформ, которые Государь хотел положить в основу своего царствования и которые получили образ какого-то пестрого, неопределенного конгломерата».
Такова картина реформаторских начинаний Александра Павловича в первую пору его царствования.
Вспомним, что Александра совершенно не приучили к труду, что он, по признанию Адама Чарторыйского, будучи Великим Князем, не дочитал ни одной серьезной и поучительной книги до конца. По словам профессора Ключевского, Александр воображал, что свобода и благоденствие в народе должны водвориться сразу, сами собой, без препятствий. Когда же он встречал затруднения при осуществлении своих либеральных идей, руки у него опускались, он рано почувствовал утомление и разочарование, и все поэтому оставалось на степени бесплодных, сантиментальных влечений. Никто не воспитал в нем чувства долга, не развивал твердой самостоятельной воли (проф. Надлер); это был «рыцарь на час», которому были суждены «благие порывы, но свершить ничего не дано». Богатое воображение, разносторонняя образованность... но воля была слаба и все останавливалось. Он все время точно оглядывался и искал, на кого бы опереться. Вскоре из петербургской канцелярии выдвинулся редкий человек с большими дарованиями, увлекательным красноречием и золотым пером — это был Сперанский, но и он оказался модным беспочвенным мечтателем, неискренним конституционалистом,..
При вступлении Императора Александра I на Всероссийский престол, отношения к нам Англии были враждебны, а Швеция своим бездействием затрудняла положение России. Разнообразные и неожиданно окружившие Императора Александра обстоятельства побудили его не только повести мирные переговоры с Англией, кончившиеся конвенцией 7 июня 1801 г., но и склонить Швецию к прекращению борьбы с Великобританией.
Поздравить Императора Александра I со вступлением на престол, от имени короля Швеции, прислан был барон Г. М. Армфельт. Император выразил желание посетить Густава IV Адольфа в его столице, но последний отклонил это свидание до времени, «когда внутренние наши дела предоставят нам обоим досуг необходимый для того, чтобы мы могли заниматься этими приятными предположениями».
«Таков был ответ короля бессильной Швеции, — пишет К. Злобин, — на радушное предложение Императора Александра, который не хотел требовать от своего соседа отчета в его пагубной небрежности, открывшей неприятелю пути в Копенгаген и С.-Петербург. Шведское правительство пошло далее. Не выполнив условия, заключенного с Императором Павлом I, оно, тем не менее, стало искать вознаграждения за свои убытки от войны с Англией. Все это накапливало недоразумения, но России в это время было не до Швеции».