Генерал-губернатор Барклай-де-Толли испросил разрешение на отправку депутации в Петербург, и с заготовленным мемориалом все шестеро выборных пустились в путь. Через неделю они были в русской столице. Офицеры продолжали смотреть на себя, как на чинов шведской армии, находя, что присяга, данная представителями финского народа, в Борго, не лишила их звания шведского воина. Густав Армфельт сообщил тогда же Аминову, что в Стокгольме недовольны его поездкой в Петербург, так как продолжают считать всех членов депутации состоящими на шведской службе. В ожидании аудиенции прошел целый месяц; наконец, 21-го января 1810 г. депутация была принята. Мемориал же, составленный Аминовым, был подан раньше. В этой записке говорилось, между прочим: «Государь! я смотрю на себя уже, как на подданного Вашего Императорского Величества, и в таком положении я считаю своей священной обязанностью говорить своему повелителю, особенно стоя у подножия трона Александра I. Государь, я говорю не за себя.., а за своих несчастных братьев по оружию... Государства вернее защищены, приобретя сердца своих поданных, чем силою своих армий, и финская нация, если сохранит свои законы, свои нрава и свои обычаи, будет надежнейшим оплотом русского государства на западе... Ваше Императорское Величество покорили Финляндию не для того, чтобы извлекать из нее доход, а с политической целью, дабы иметь верных довольных и счастливых подданных, и чтобы на страницах истории было отмечено, что в одном уголке несчастной Европы находится свободный и счастливый парод под скипетром Александра I». Милостиво приняв депутацию и выслушав речь Аминова, Государь ответил, что финская армия своими заслугами и храбростью приобрела общее уважение, и что ему приятно содействовать счастью каждого. Вручая ходатайство депутации, Аминов прибавил, что все изложенное в ней, основывается «на наших законах и учреждениях». Финские офицеры были того мнения, что они, хотя и уволенные со службы, имеют право всю свою жизнь пользоваться всеми своими уменьшенными окладами. Барклай-де-Толли, назначенный уже военным министром, сообщил, что Государь имеет в виду учредить финские полки, в которых офицеры будут получать жалование, соответствующее русским нормам, сохраняя при этом половинные оклады прежнего времени. Против такого предположения высказался, однако, Сперанский, усматривая, что до тех пор, пока будут сохранены прежние предубеждения и традиции, нельзя иметь полного доверия к финским войскам, но кроме того страна истощена и нуждается во всех своих рабочих силах.
Впоследствии Сперанский изменил свое воззрение и признал возможным учреждение вербованных частей и допуска на службу в них финских офицеров; не желавшим же продолжать службы Сперанский предлагал выдать половину их содержания. Все эти предложения не удовлетворяли настойчивую депутацию. «Офицеры, не зная, влечет ли поступление на русскую службу обязательство также служить вдали от родины, или выступать против своих прежних братий по оружию в Швеции, желали, чтобы все финские войска были распущены и освобождены от исполнения служебных обязанностей, однако, с правом получать свое жалованье в полном размере».
Депутация подала второй мемориал. Он оканчивался следующими словами: «Удостаивая исполнения нашей всеподданнейшей просьбы, Ваше Императорское Величество даст повод счастливой Финляндии, нашим землякам, нашим семействам, в лоно которых мы опять вернемся, и нам самим поднять руки к небу, благословляя благородного Монарха, который по своей справедливости и доброте заслужил любовь свободного и верного своим государям народа.... Можно надеяться, что юношество, исполненное благородства, само будет стремиться привести в исполнение план Государя, выставить вербованные национальные батальоны, какими были Саволакский и Карельский, а также Адлеркрейцевский полки, назначенные исключительно для защиты Финляндии и с правом не быть выводимыми за пределы края».