История Финляндии. Время императора Александра I

Ребиндер находился в очень хороших отношениях к доброжелательному и честному Фабиану Штейнгелю. Письма Штейнгеля полны трогательной заботы о том, чтобы не возникли какие-либо недоразумения между ними. И как было Армфельту и Ребиндеру не содействовать Штейнгелю! Действительно трудно было обрести второго такого начальника. Следующее сообщение Шернваля (в письме без числа) поясняет дело.

«Его превосходительство Армфельт так хорошо нашколил старика (гр. Штейнгеля), что я услышал до единого слова, все то, что было сказано Армфельтом накануне вечером, на совещании. Я удивляюсь на старика, как он может так скоро переходить от своего мнения к мнению другого, даже в политике, и я опасаюсь, не имеет ли он на то свои соображения — и потому действует иначе, чем необходимо. Он молил, чтоб Бог избавил нас иметь дело с русским кригс-комиссариатом, министрами и коллегиями; что нам следовало стать промежуточной властью и как оплот для России; — чтобы так быстро схватывать и одобрять такие великие идеи — мне кажется подозрительным».

Раза два-три Штейнгель проявил некоторые признаки самостоятельности, это было тогда, когда он высказал свое мнение о кучке финляндцев, лелеявших надежды на возвращение под шведское владычество, и заявил протест по поводу назначения Гартмана сенатором. Этими примерами, едва ли не исчерпываются те случаи, когда Штейнгель временно освобождался от влияния окружающих. При всех же других обстоятельствах он или «покровительствовался» Армфельтом или руководился сенаторами, или, наконец, подпадал под влияние своей жены.

О влиянии на графа Штейнгеля его жены рассказывается в записках К. Жерве. Супруга Ф. Ф. Штейнгеля — Наталья Николаевна — бойкая и энергичная женщина, имевшая своих постоянных фаворитов. Жерве передает случай об одном выборгском почтальоне, Павле Петровиче Эттере, который, благодаря своей красивой наружности, понравился баронессе, и по её протекции был произведен сперва в чиновники, а затем переведен на военную службу, определен адъютантом к её мужу, изучил под её руководством французский язык и впоследствии сделался начальником дивизии.

Армфельт был почтен редким доверием и расположением Русского Монарха. Армфельт, повторяем, был облагодетельствовав в России. В виду значительной роли, которую играл в русской администрации Армфельт, его отношения к России и русским заслуживают быть отмеченными. Тотчас по заключении Фридрихсгамского мира, он пишет к своему старому другу Аминову, оставшемуся в Финляндии и занявшему там видное место среди финских патриотов: «Русские терпят только русских. Они считают себя нашими господами, хотя и знают, что финляндец не может быть рабом. Обходиться с ним человеколюбиво, привлечь его любовью не в их обычаях».

Он высказывает далее опасения, чтобы русские не обратили Финляндию в пустыню, где несколько рабов, широко раскинувшись, склоняли бы выю перед варваром, не будучи в состоянии усвоить их прав.

Армфельт многократно убеждался, что по отношению к Финляндии поведение России безупречно, и тем не менее, он не мог оставить своей дурной привычки беспричинно осуждать ее. «В Финляндии еще не знают, что будет: бесконечно много обещано, но до сего дня ничего не исполнено». «Теперешнее поведение русских относительно финских офицеров и Финляндии вообще весьма политично, но где будущая безопасность с варварами и деспотами?» Русское подданство принято было Армфельтом под давлением стесненных обстоятельств. На выдающееся положение в Империи он не рассчитывал и в начале 1811 г. писал: «В России я не имею никакого значения и никаких притязаний играть роль; кроме того я знаю, как здесь смотрят на иностранцев, а теперь также и на финнов, которые попали в одну категорию с поляками, лифляндцами и др., потому мой единственный выход снискать себе пропитание, т. е. иметь возможность насладиться тем, что имею». Но счастье широко улыбнулось Армфельту.

Водворившись в Петербурге, он стал заседать в Государственном Совете, принимать участие в русских делах, в русских финансах, полиции, военном управлении. Все дела Империи «скопились над его головой». С русскими министрами он находился «в открытой войне»; русский штаб и русские солдаты, по его словам, «зачумляли» Финляндию. «В России нет никаких законов, которыми руководились бы, — говорил он, — и пока её жители или чиновники не окажутся подчиненными законному порядку, они будут нестерпимы во всех странах». Не зная России, он самоуверенно предлагает проект поземельных облигаций. Гр. Н. Мордвинов раскритиковал этот «злосчастный» проект и Государственный Совет отверг его, как вредный для России.

Как пример особой близости Г. Армфельта к Государю, сенатор К. И. Фишер указывает на такую корреспонденцию между ними: Государь посылает Армфельту какой-то проект по империи и пишет: «Прочитайте прилагаемый меморандум, мой дорогой граф, и выскажите свое мнение». Ниже приписано рукою Армфельта: «Я возвращаю меморандум, Сир, не дочитав их до конца: он довольно скучен». Ниже новая приписка Государя: «В любом случае, читайте дальше!».