История Финляндии. Время императора Александра I

В подтверждение того, что надежда на созыв сейма продолжала тлеть под текущими событиями, Роберт Кастрен указывает на список дел, разновременно (с 1812 по 1823 гг.) отклоненных Государем, в предположении передачи их на рассмотрение предстоявшего второго финляндского сейма. Отсюда Кастрен делает тот вывод, что мысль о новом созыве земских чинов не покидала Императора Александра I даже в последние годы его царствования. Первое дело, отложенное до сейма, касалось регламента о постое. Резолюция об этом была начертана Императором 31 января 1812 г. Она оказалась настолько неожиданной и своеобразной и так поразила финляндцев, что Ребиндер признал необходимым указать на нее в письме к Маннергейму 31 января — 11 февраля 1812 г. «Постановление о постое посылается с этим курьером. Курьезную фразу прибавил сам Государь — там, где говорится, что привилегированные лица должны быть освобождены от постоя: — «пока ему невозможно будет распорядиться иначе по совещании с сеймом». Это сообщение Ребиндера показывает, насколько мало в то время финляндцы надеялись на успех своего дела. Во всяком случае Государь откладывал окончательное решение некоторых вопросов не потому, чтобы он признавал свою власть ограниченной голосом сейма, а единственно из желания подвергнуть их более всестороннему обсуждению. Это вытекает, как из самого смысла его резолюций, так и из состава тех дел, по которым сейму предстояло высказаться. Временно отложены были вопросы: 1) о квартирной повинности, 2) об ответственности церковнослужителей, 3) о постройке рыцарского дома, 4) о пересмотре церковного устава, 5) о классификации городов Выборгской губернии, 6) о браках между последователями лютеранской и магометанской веры, 7) о ссылке финляндцев в Сибирь, и 8) о сельской торговле. По шведским государственным законам, далеко не все эти дела подлежали передаче риксдагу. Достаточно сказать, что лучший юрист Финляндии, Калониус, настаивал на издании закона о ссылке в Сибирь в административном порядке, т. е. без всякого запроса о том народных представителей. Если, наконец, Ребиндер двинул свой проект о конституции, то, главным образом, исходя из положения, что почва для этого казалась ему достаточно подготовленной событиями 1818 г. в Варшаве.

После тронной речи, произнесенной Государем в Варшаве, финляндские деятели в Петербурге удвоили свою энергию по работе укрепления «конституционного строя». В письмах к Маннергейму весною 1818 г. фон-Виллебранд несколько раз обращался к событиям в Варшаве: «Польский государственный сейм приближается к концу... Ходят слухи, что поданные пропозиции отклонены польским сеймом. Один из магнатов, брат которого, кажется, генерал-адъютант, в довольно красивой речи обратил внимание на то, что не составлен бюджет государственных доходов и расходов и что без него нет никакого начала для податного обложения страны. Скоро, вероятно, узнаем детали кое-чего, что для нас будет иметь особый интерес». Речь, произнесенная Императором при открытии сейма в Варшаве, — по мнению Эренстрёма, — являлась самой замечательной из произнесенных в течение долгих лет. «Она распространится с одного конца света до другого».

Уже летом 1818 г. у Ребиндера созрела мысль о выработке конституции для Финляндии. В виду важности вопроса, он пожелал предварительно узнать мнение некоторых финляндских деятелей о принципах нового закона, так как проекта его еще не существовало. Избрав своим доверенным молодого и толкового Л. Гартмана, Ребиндер отправил его к намеченным лицам. Прежде всего Гартман поехал в Або к Аминову, мнение которого желал также выслушать Государь. Отсюда можно заключить, что даже первые шаги Ребиндера делались с соизволения Монарха.

Аминов ответил Ребиндеру письмом от 11 декабря 1818 г.: «Наша теперешняя конституция конечно требует изменения и улучшения. Она (заключается), конечно, в Форме Правления 1772 г. и в Акте Безопасности; я нахожу, что ее в главных основаниях следует сохранить, как самую правильную в обновленном положении Финляндии. Устраивать нашу конституцию по образцу Англии, Франции и др., в применении к философским принципам, было бы неподходяще. Мои убеждения по этому важнейшему из предметов, касающемуся политического существования государства, всегда были и остаются неизменными; действительная свобода нации состоит в удостоверении ей: безопасности жизни, чести и имущества, и драгоценного права — самообоброчивания. В остальном Монарх может управлять и распоряжаться, как он признает полезным, но по основным законам края. Всякая другая, так называемая, свобода ведет к своеволию».