История Финляндии. Время императора Александра I

С именем Александра неразрывны представления об его стремлениях к политической свободе, как с именем Екатерины II — проект знаменитого Наказа, для рассмотрения которого созвано было представительное собрание всех свободных званий и состояний. Тут параллель между великой бабкой Екатериной и её венчанным внуком Александром напрашивается сама собой и мы воспользуемся этим сопоставлением, так как оно поможет выяснению основного положения нашего труда. Оба они, — и Екатерина, и Александр, — были полны либерализма и сентиментализма, но Екатерина пылала еще патриотизмом и гордостью, что она «русская» императрица, а не «курляндская герцогиня» и потому не допускала, чтобы инородцы диктовали ей законоположения, а требовала, чтобы они получали их от России. Последних качеств в прославленном её внуке, к сожалению, не замечается. Он точно забывал, что у России имеются свои исторические державные права.

На конституцию существовала своего рода мода. Екатерина лично преподала ее Александру, но сама насаждать ее не пожелала. Она предпочла остаться другом философов, предоставив Александру быть поклонником конституционалистов. В области либерализма руководителем Екатерины явился Вольтер, Александра — Лагарп; первая снимала копию с Монтескье и Беккария. Александр повелел «негласному комитету» изучить все хартии представительных правлений, чтобы из них составить конституцию для России. И Екатерина, и Александр вначале как будто относились серьезно первая к Наказу, а второй — к конституции. Александр плакал, читая записку B. Н. Каразина, в которой говорилось: «Он даст нам непреложные законы» и скажет: «вот предел самодержавия». Он «первый употребит самовластие для обуздания самовластия». Екатерина долго и усердно работала над Наказом. Слушатели Наказа, собранные в Москве, выражали восторг, забыв о зияющей пропасти между словом и делом.

Но искусственность скоро прорывается наружу: вместо рассуждений о новом Уложении законов, в Москве ведутся речи о гигиене и средствах против отмораживания, об ужасах войны и блаженстве мира. Вместо истинного представительного правления при Александре выставляется внешняя форма, обрывки конституции, а фасадом России неизменно остается самодержавие. Скоро разочарование охватывает творца Наказа и мечтателя о народной свободе; они перестают интересоваться волновавшими их вопросами. Оба видят бесплодность своих порывов и тяготятся своими затеями. Железная рука действительности сокрушила их слабые мечты и у обоих остаются одни слова без системы, одно туманное, неопределенное «общее благо». Письма Лагарпа более не прочитываются, Сперанский сослан, Каразин посажен в крепость... Н. И. Тургенев горячится в надежде прекращения крепостной зависимости людей. «И вы думаете, — сказал ему В. П. Кочубей, — что из этого что-нибудь будет. Вы лучше вот чему подивитесь, что Государь и не знал, что у нас людей продают поодиночке». Нечто подобное можно сказать и о конституционных планах Александра I.

У императрицы прошла «легисломания», у императора — «конституциомания» по той простой причине, что для осуществления великих планов Наказа и конституции нужны твердые выкованные характеры. Этих характеров не было и большие предположения рассыпались прахом. Екатерина — женщина и ей естественна слабость. В характере Александра также было что-то женственное. Его слабая натура не способна была нести тяжелого креста реформатора. Он изящно мечтал, увлекательно беседовал, но для упорного труда не хватало закала в характере, не имелось практической подготовки и все его красивые планы остались воздушными замками. Александр не стоял в ряду тех людей-избранников, которыми обыкновенно начинается новая эра в истории. Общего плана не было выработано, а одними благими пожеланиями большие конституционные реформы не могли быть осуществлены. Наказ Екатерины оказался «простой шуткой», «комедией», как писал английский посол, конституция Александра — беспочвенной мечтой, добрым пожеланием юноши.

«Император Александр I, — писал академик А. Б. Никитенко, — был человек с честными намерениями и возвышенным образом мыслей, но ума неглубокого и шаткой воли. Такого рода люди всегда искренно расположены к добру и готовы его делать, доколе им улыбается счастье. Но возникают на их пути трудности — а это неизбежно — и они теряются, падают духом, раскаиваются в своих прежних широких и благих замыслах. Роль их требует великих дел, а им отказано в органе, посредством которого те совершаются, — в характере».

«Он человек — им властвует мгновенье,
Он раб молвы, сомненья и страстей».