История Финляндии. Время императора Александра I

Обоих выручили обстоятельства: Екатерину — Турецкая война, Александра — борьба с Наполеоном. Благородные заблуждения отошли в прошлое и волны злободневных требований понесли Властелинов к иным берегам, к иным печалям и радостям «Возобновятся ли заседания комиссии по Наказу? — спросили председателя Бибикова, и когда он ответил утвердительно, то «в императорской ложе с шумом опрокинулось кресло, раздался шелест шелкового платья и быстрые и гневные шаги удалявшейся императрицы; это был ответ Екатерины», — читаем у В. Валишевского. — «Я убеждаюсь, что Сперанский с своими министерствами точно подкапывался под самодержавие, которого я не вправе сложить с себя самовольно к вреду моих наследников», — сказал император Александр I де-Санглену 17 марта 1812 г. Очевидно, что возврата к конституционным планам после подобных заявлений быть не могло, хотя он и говорил, что умрет республиканцем. После борьбы с Наполеоном Государь устал; ему было тяжело от славы, его охватил мистицизм. Внутренние дела Империи ведал Аракчеев. Конституция давно перестала быть молитвенником самодержца-либерала... и он остался представителем начал, противоположных конституции.

Отстоять конституции Сперанский не мог, так как он не был ни её глашатаем, ни её бойцом. Его роль оказалась исключительно служебной. Его ум был велик, но чувства мелки, и потому не в его власти было электризовать мысль Александра. «Он мог придать порядок своему творению, — писал Н. И. Тургенев, — но он не был в силах вдохнуть в него душу просто потому, что у него самого не было души».

Гибким своим пером Сперанский одновременно составлял проекты конституций «по двум системам», из коих одна ограничивала самодержавие по существу, а другая — лишь по внешней форме, ставя фактически все представительное правление в полную зависимость «от власти самодержавной». В проектах Сперанского много оговорок, которые делали его систему крайне неопределенной». Единое же понятие, стоявшее у него незыблемо, гласило: «верховное начало в России есть государь самодержавный.... располагающий неограниченно всеми силами государства». Сперанский верил во всемогущество формы и в вопросе о конституции его вполне удовлетворяла одна внешность представительства. Вообще значение Сперанского в истории русской и финляндской конституции сильно преувеличено: он не мученик идеи... От его обширного введения к конституции веет неглубоким либерализмом и бумажными программами. «Все эти обсуждения Государственного Совета, — сказал он однажды Н. И. Тургеневу, — пустая формальность. Люди, заседающие там, ничего ни понимают. Мы с вами все сделаем так, как найдем лучше». Вот Сперанский.

В политических актах, дарованных Финляндии и редактированных Сперанским, та же «гибкость и неопределенность». В вопросах о народном представительстве та же тенденция поставить все «под влияние и зависимость от власти самодержавной». В его руководительстве земскими чинами в Борго — явное уклонение от главного вопроса — проекта конституции. В Борго финляндцам многого не додали по конституции, хотя они и утверждают, что все получили. «Дав конституцию финляндцам только в принципе, Император Александр I и сохранил ее за ними только в принципе».

На печальнейшей странице нашей книги рассказана история отторжения Выборгской губернии. Летописи других народов подобного факта не знают. «Что за великое зло, — сказал Александр I, — отделить от России несколько провинций. Разве она не будет еще достаточно велика?» Так рассуждать невозможно. Какими бы доводами Александр I, Армфельт и Сперанский ни обставляли это грустное дело, оно неизбежно вызывает острую боль национального чувства. Нельзя быть расточительным на кровь предков. Нельзя производить раздробления государства. По той логике, по которой уничтожили различие между старой и новой Финляндией, следует или раздать все окраины Империи населяющим их инородцам, и утешаться тем, что окраины эти будут составлять нераздельное целое с Россией или уступить без боя русские земли более культурным нациям, — которые их лучше возделают и устроят. — Возможно ли согласиться на подобное политическое самоубийство?

Печальный факт отторжения Выборгской губернии, как и многое другое в истории Финляндии и России времени Александра I, приходится отнести отчасти на счет того «гуманного конституционализма», который только и в состоянии был внушить своему Державному ученику Лагарп, отчасти на господствовавший дух времени. У Лагарпа во всем, что он знал и чему наставлял, не доставало России. Между тем наставником наследника Русского престола мог и должен был состоять человек, до страсти любящий русскую историю и сознававший свою кровную связь с великой Империей. Наставнику необходимо было уметь чувствовать и русскую печаль, и святость русского знамени. Но Лагарп был чужой России, для него «безмолвны Кремль и Прага», биение его сердца не учащалось от русской песни...