История Финляндии. Время императора Александра I

Ясно, что Екатерина II, при выдающемся и практическом своем уме, совершила большую ошибку. Она. подпав влиянию модных блестящих французских фразеров, всецело поручила будущего Русского Царя не только иностранцу, но республиканцу, который «карманную республику свою поставил образцом будущему самодержцу величайшей империи в мире». Да и сама она, точно желая укоренить в Александре любовь к демократии и республике, прочла ему французскую конституцию 1791 г., объясняя все её статьи, равно как и причины французской революции; «но, посоветовав запечатлеть их в своей памяти, пожелала, чтобы он никому не сообщал об этом».

Юного Александра при первых же его жизненных шагах подстерегало другое крупное зло. Подраставший Венценосец, при переходе к сознательной жизни, очутился в весьма затруднительном положении среди двух враждовавших дворов. Он рано выучился являться, с равным приличием и ловкостью, в двух масках. Бывало так, что утром он парадировал в Гатчине, в неуклюжем мундире, исполняя строгие требования мелочного милитаризма отца, а вечером вращался в изысканном и остроумном обществе Екатерины. И гатчинская суровая кордегардия с парадоманией Павла Петровича, и французский лоск петербургского двора, с его фаворитами и восточной роскошью, неизбежно оставляли свои следы в душе впечатлительного юноши. Борьба с указанными течениями, разумеется, была не по силам слабому отроку, соединявшему, кроме того, в своей природе множество противоположностей и всецело поглощенному желанием нравиться всем окружающим. Обстоятельства рано учили его хитрить, лавировать, приспособляться, «таить и чувства, и мечты свои», презирать людей и не доверять им.

Все эти условия создали крайне сложную натуру. Получился «сфинкс, неразгаданный до гроба», о котором до наших дней не прекращаются споры и догадки. В нем было что-то гамлетовское.

Через всю его жизнь и все его царствование проходят глубокие борозды таинственного, мистического, резкой двойственности, необъяснимых крайностей. Император Александр Павлович был загадкой для современников и едва ли тот, о котором говорили, что он «употреблял кнут на вате», будет скоро разгадан потомством.

Долгая нелюбовь Екатерины к Павлу Петровичу привела Императрицу к мысли передать престол своему любимцу Александру. За полтора месяца до кончины Екатерина открывает внуку свой план, и тот дает письменное согласие исполнить её волю. В городе уже носились толки о предстоящем манифесте, но в шестнадцать лет Александр оказался вполне опытным в области интриг. Он, изменив и бабке, и данному слову, не замедлил сообщить замыслы отцу, к которому заметно стал склоняться своими симпатиями[1].

Ошибка следовала за ошибкой. Избрав Александра наследником своего славного царствования, Екатерина тем не менее, не подготовляла его к тяжелой и ответственной задаче управления государственными делами.

К довершению своих заблуждений, Екатерина слишком рано женила любимого внука. В 1793 г. она подыскала ему жену в лице принцессы Луизы Баденской, принявшей в православии имя Елизаветы Алексеевны. Она обладала большими достоинствами, но при скромности и юности не сумела овладеть сердцем своего шестнадцатилетнего супруга. «Меня женили — говорил впоследствии Александр — почти отроком, когда я не понимал всей важности совершавшегося акта. И хотя жена моя прелестное существо, но сердца моего она не привлекла... Мы с нею были принесены в жертву». Их единственный ребенок рано умер, и супруги окончательно разошлись. Ошибка была непоправима. Прямым её последствием явился ранний перерыв научных занятий и освобождение Александра от всякого контроля.

Александр Павлович так много говорил о своих чувствах и воззрениях и так часто делал отступления от них, что трудно определить истинные его взгляды и разгадать, что таилось на дне его сложной души.

В беседе с другом детства князем Адамом Чарторыйским, открывая свою душу, Александр осудил образ действий Екатерины. Он сказал тогда же князю Адаму, что вместе с ним оплакивает падение Польши, что Костюшко в его глазах великий человек, что, живо интересуясь французской революцией и осуждая её крайности, он желает молодой республике успехов и радуется им. Александр с благоговением вспоминал при этом о своем учителе Лагарпе. Изумленный Чарторыйский отметил по этому поводу в своем дневнике: «Странно звучали эти речи в устах любимого внука самодержавной Екатерины, которого она, обходя сына, хотела возвести на престол, чтобы иметь в нем достойного преемника!»

Другой раз, также предаваясь откровениям, Александр Павлович писал князю В. П. Кочубею, что придворная жизнь не для него создана, что мечтает об отречении и желал бы с женой переселиться на берега Рейна. Чарторыйский называет все это «политическими бреднями».

Наступило короткое царствование Павла I. В день смерти Екатерины, Павел призвал к себе сына и, указав ему на Аракчеева, сказал: «Будьте друзьями и помогайте мне». Они остались друзьями на всю жизнь.