В царствование Павла наследник престола, по его собственному признанию, продолжал «терять все свое время на выполнение обязанностей унтер-офицера».
Характеризуя царствование отца и продолжая развивать свои планы в письме к Лагарпу от 27 сентября 1797 г., Великий Князь писал: «Благосостояние государства не играет никакой роли в управлении делами: существует только неограниченная власть, которая все творит шиворот навыворот. Невозможно перечислить все безрассудства, которые совершались здесь; прибавьте к этому строгость, лишенную малейшей справедливости, немалую долю пристрастия и полнейшую неопытность в делах. Выбор исполнителей основан на фаворитизме; заслуги здесь ни при чем. Одним словом, мое несчастное отечество находится в положении, не поддающемся описанию. Хлебопашец измучен, торговля стеснена, свобода и личное благосостояние уничтожены... Несчастное положение моего отечества заставляет меня придать своим мыслям иное направление. Мне думалось, что если когда-либо придет и мой черед царствовать, то вместо оставления родины, я сделаю несравненно лучше, поработав над дарованием стране свободы... Мне кажется, что это было бы лучшим видом революции, так как она была бы произведена законною властью, которая перестала бы существовать, как только конституция была бы закончена и нация избрала бы своих представителей... Когда придет мой черед, нужно будет стараться образовать, само собою разумеется, народное представительство, которое, надлежащим образом руководимое, составило бы конституцию, после чего моя власть совершенно прекратилась бы».
В этом письме весь Александр, каким он вышел из класса Лагарпа.
Между тем будничная действительность с каждым днем становилась мрачнее. Общее недовольство росло. Все зависело от случая, от минутного расположения духа порывистого Монарха. «Сегодня приказывают то, что через месяц будет отменено», — писал Цесаревич Лагарпу. Действительно, вчерашний его враг Франция, сегодня делается его союзницей. Порыв негодования к Англии вызвал поход на Индию 22.000 казаков. Но печальнее всего было то, что Павел пренебрегал национальными началами в иностранной политике России, и эту ошибку стал повторять Александр I.
Взаимные отношения Александра и Павла быстро портились. Александр испытывал перед отцом какую-то робость, смешанную со страхом, бледнел и дрожал, как только Павел взглядывал на него сердито. От отцовского гнева Александра спасал Аракчеев. «Друг мой, Алексей Андреевич, — молил юный Наследник, — научи, как быть!» И Аракчеев учил.
Аббат Жоржель пишет в своих воспоминаниях, что Александр жил в это время очень уединенно; ему служили только преданные лица. Чтобы не навлечь на себя и тени подозрения, он не принимал никого и с иностранными министрами и вельможами не разговаривал иначе, как в присутствии отца.
Однажды Павел прямо напомнил ему об участи Цесаревича Алексея. Дело было так: увидав раз на столе у наследника трагедию Вольтера «Брут», он позвал сына к себе и, развернув перед ним указ Петра Великого о Царевиче Алексее, спросил его, знает ли он историю этого несчастного.
Недоверие и подозрительность Павла Петровича к своим старшим сыновьям дошли наконец до того, что 11 марта 1801 г. их водили в церковь присягать в верности, а затем оба они были посажены под домашний арест.
Страх, которым Александр стал проникаться перед своим отцом, опасение за собственную безопасность, пристрастие Павла к вызванному им в Россию принцу Евгению Вюртембергскому и предполагаемое намерение Павла объявить его своим наследником, — все это вместе взятое не только подготовило почву для согласия Александра на предложения графа Панина о мерах к изменению установившегося порядка, но и произвело известный переворот в намерениях самого Великого Князя. Графам Палену и Панину удалось убедить Александра принять участие в заговоре против отца. Целью заговора было не убийство Павла, а побуждение к отречению от престола.