При Оравайсе, по дороге между Вазой и Ню-Карлебю, Адлеркрейц вновь остановился на крепкой позиции. Его войска достигали 4,000 — 5,000 человек, из которых большинство были шведы, под начальством фон-Вегезака. Рано утром Кульнев напал на шведский аванпост и завязался упорный, жаркий бой, который велся затем попеременно, то перестрелками, то штыковыми схватками. Солдаты падали от изнеможения. Патроны истощились. Вся линия русских находилась уже в полном отступлении. Шведы и финны оглашали воздух радостными криками. Казалось, что все погибло для русских. Но в это время подоспели запоздавшие наши части. Граф Каменский приветствовал их словами: «Покажите шведам, каковы русские!» Бой возобновился с новой силой. Сразились опять, то колоннами, то в шансах, то в рукопашную. Неприятель дрогнул и побежал. В наступившем мраке продолжалась стрельба. Все от генерала до последнего рядового были в огне. Дело продолжалось беспрерывно с 7 часов утра до 12 ч. ночи. Оравайс — самое кровопролитное сражение всей кампании. Шведы потеряли лучших своих офицеров и более 2000 их солдат легло на месте. «То был кровавый день нашей скорби, — говорит финляндский поэт Рунеберг, —«когда самая победа обратилась в поражение, сломившее нашу надежду».
Хуже обстояли наши дела в отряде ген. Алексеева, внутри Финляндии. Неудачные действия ген. Алексеева побудили назначить начальником Сердобольского отряда ген.-адъютанта князя М. П. Долгорукова. Через Карелию князь двинулся к озеру Калавеси. Надлежало проследовать дефиле у Иденсальми. Сандельс загородил путь. Произошло сражение, оказавшееся для кн. М. П. Долгорукова роковым. 15-го октября в бою под Иденсальми кн. Михаил Петрович, заметив колебание своих войск, кинулся вперед, чтобы восстановить порядок, но был на смерть поражен ядром. О кончине князя существует несколько рассказов. Говорили, что князь М. П. Долгоруков не уживался с Н. А. Тучковым, часто ссорился с ним, требуя, чтобы он уступил ему командование войсками. Тучков не считал себя вправе без ведома и разрешения главнокомандующего уступить начальство другому лицу и притом младшему в чине. Однажды во время подобной ссоры Долгоруков наговорил Тучкову дерзостей и вызвал его на дуэль. Тучков возразил, что на войне, в виду неприятеля и атаки против него, генералам стреляться на дуэли немыслимо, и предложил решить спор тем, чтобы обоим рядом пойти в передовую цепь и предоставить решение спора пуле или неприятельскому ядру. Долгоруков согласился, и шведское ядро сразу же убило его наповал.
Существовало еще предание, что Великая Княжна Екатерина Павловна питала любовь к молодому и умному князю, и он ей отвечал тем же. Государь Александр Павлович не противился их любви и браку, но вдовствующая Императрица долго не соглашалась. Наконец усиленные просьбы любимого сына и дочери склонили ее на согласие. Государь собственноручным письмом уведомил об этом Долгорукова. Но фельдъегерь прибыл в Иденсальми 17 октября 1808 г., т. е. через два дня после кончины князя. Того же 17 октября, когда весть о его смерти не успела еще дойти до Петербурга, он был произведен в генерал-лейтенанты и пожалован орденом Александра Невского. Личность князя Михаила Петровича, умершего 28-ми лет от роду, была оценена современниками. «Этот молодой человек имел все качества, необходимые для военного человека».
Сандельс торжествовал недолго. Участь главных сил побудила его отступить и поспешить к остальной шведской армии.
Поражения при Карстула и главным образом при Оравайсе сломили силы шведской армии и уничтожили плоды всех прежних усилий. Молва о русских победах быстро разнеслась по краю, поражая дух нации.
Расстроенное здоровье побудило гр. Каменского уехать из армии и сдать начальствование корпусом Тучкову. «Мы завоевали Финляндию — сохраните ее!» — сказал он, прощаясь с войсками. Об отъезде гр. Каменского сожалели все, кто только ближе знал его.
Безнадежность среди финнов возрастала все более и более. Старший адъютант de Suremani опять открыто высказывал свое мрачное воззрение о положении дела. «Да, лучше предупредить ваше королевское высочество о том, что Финляндия потеряна, а быть может и армия. Я здесь высказываю не собственную только мысль; опасность так ясна и велика, что не только начальство, но и подчиненные разделяют тоже самое воззрение». «Я повторяю вашему высочеству, — продолжает de Suremani, — что, если в октябре месяце не будет принято благоразумное решение относительно нас, то уже несколько месяцев спустя после этого, не может больше быть и речи о какой-либо финской армии. Фельдмаршал удручен и болен».