В другой части Финляндии ужасной смертью погиб некто Эк (Еск). Отряд партизан Рута в окрестностях Таммерфорса ограбил русский транспорт. План этого захвата составлен был майором Эком. Естественно, что русские желали в свою очередь поймать Эка и расправиться с ним. Но Эк был уже далеко от места происшествия, а семья его успела скрыться в лесу. В офицерском же бостеле Эка остался глухонемой и душевнобольной его брат. Русские, не зная о его природном недостатке, приняли, очевидно, его молчание за упрямство и подвергли его бесчисленным палочным ударам, а затем якобы тонким раскаленным железом ожгли ему спину и ноги. По дороге в Таммерфорс Эк умер. Этот пример русской жестокости описан едва ли не всеми финляндскими исследователями войны 1808 — 1809 гг., но без пояснений обстоятельств, приведших русский отряд в усадьбу Эка.
Кроме того, эти историки умалчивают о следующем эпизоде, засвидетельствованном современником.
«Мы были в тревоге и ждали чем-то кончится все, после восстания жителей Кюрю-капелль (Kuru-kapell). Очень скоро мы увидели последствия. Несколько дней после ухода финского войска, прискакал сосед верхом на лошади, без фуражки, в очень возбужденном состоянии. Крестьянин был немдеманом (заседатель уездного или лагманского суда) и хозяином геймата. Он сказал: «Небольшое число оставшихся русских, которые отправляли лодки с провиантом, после схватки у моста Каутуа (Kautua bro), направлялись к моему дому. Не предчувствуя несчастного последствия, я сказал русскому солдату, говорившему по-фински: убирайтесь скорее отсюда, ибо майор Эк находится теперь в своем бостеле Кюрю у своей жены и своих детей, с большим отрядом финнов, которые переодеты и ждут удобного случая вновь напасть на вас. Этой несчастной выдумкой, продолжал крестьянин, я имел в виду попугать русские войска, дабы они удалились. Ради Бога простите меня и уезжайте из дому, припрятав все, что только возможно. Сейчас явятся 300 человек со своим начальником, чтоб арестовать майора Эка с женой и детьми и увезти их к коменданту в Таммерфорсе». Сказав это, крестьянин поклонился и ускакал. Из этого эпизода ясно, почему русские так строго обошлись с несчастным Эком.
Очевидно, что среди восставших крестьян русским приходилось серьезно подумать о самозащите. Граф Орлов-Денисов в Эстерботнии, получив подкрепление, стал энергично действовать против партизан и объявил, что «каждый из них, взятый с оружием в руках, будет повешен, как изменник, и каждый крестьянин, уличенный в бунте, — расстрелян. Вскоре после этого объявления последовало исполнение угрозы. Захваченные в плен солдаты бывшего Свеаборгского гарнизона были повешены на деревьях, по большим дорогам и при кирках, с надписью: «за измену»; из крестьян же расстреливали только самых ожесточенных и начальников шаек. Прочим брили голову и отсылали в Свеаборг, в крепостную работу.
Князь Долгоруков, озабоченный усмирением «сбунтовавшихся крестьян», увещевал их успокоиться, обещая в противном случае жечь и истреблять их селения.
Граф Буксгевден, разъезжая по берегу, между Гельсингфорсом и Або, или живя в одном из этих городов, не видел настоящей нужды войска и не имел надлежащего понятия о положении дела. Донесения наших отрядных начальников о восстании жителей и о вреде, наносимом ими, граф почитал преувеличенными, приписывая их успехи нашей неосторожности, не обращая никакого внимания на местность, благоприятную для партизанских действий, хотя в донесениях Государю сравнивал Финляндскую войну с Вандейской.
Буксгевден противодействовал прокламациями. Усмотрев необходимость уничтожить влияние воззваний шведского короля, гр. Буксгевден представил в Петербург проект соответственного манифеста.
«Конечно, — писал Буксгевден, — Швеция слишком слаба, чтоб собственными силами оперировать против России, и потому то намерена повсюду поднять финнов, пользуясь их постоянной верностью шведскому правительству, верностью, основанною некоторым образом на похвальном национальном свойстве». Таким образом, Швеция могла бы. если не сама совершенно восстановить свои силы, то все-таки разорить эту страну настолько, что Россия в течение многих лет не имела бы от неё никакой пользы, или же она может, увеличивая несчастьями отчаяние народа, довести его до еще большего раздражения. Это и составляет действительное намерение короля. Это имеют в виду шведы всеми своими прокламациями.