История Финляндии. Время императора Николая I

Служить России он считал своей священной обязанностью и служил ей до самоотвержения. Доклады и бумаги, которые представлялись Государю, разрешались обычно в тот же день. Спать он ложился не ранее 3 часов утра. Он постоянно бывал то начальником, то судьей, то генералом, то адмиралом и при всем том ни на одно мгновение не забывал, что он Император. Он проявлял лихорадочную деятельность. Осматривая войска и учреждения и проверяя администрацию, он много ездил по России, подвергая себя нередко большой опасности. В г. Чембаре он переломил себе левую ключицу, в Ковне едва не утонул во время переправы через Неман. В походе под Браиловым занемог горячкой. Возвращаясь из Варны в Одессу, перенес ужаснейшую бурю, грозившую гибелью. Побудить кипучую натуру Государя при обычных недомоганиях подчиниться докторскому режиму было нелегко. Кн. Меншиков писал 17 — 29 дек. 1847 г. Клинковстрёму: «Император уже несколько дней нездоров (лихорадка); он должен не выходить, и докторам много хлопот удержать Государя дома».

Николай I — олицетворение могущества нации; он — прекрасное выражение монархии Петра Великого в XIX ст. (De-Beaumont-Vassy); он, по выражению Ламартина, «Тип принца, мечта о царе». О его времени можно сказать: Империя — это Император.

«Все русское, во всех проявлениях государственной и общественной жизни было мило и дорого его отеческому сердцу. Он верно постиг и точно определил триединое начало нашего исторического бытия: «православие, самодержавие и народность» (С. С. Татищев). До Николая I у нас не было исследования основных начал нашего политического склада и внутреннего смысла нашей государственной жизни. Разными мерами он направлял русских на потерянный нами своенародный путь несмотря на то, что разные Нессельроде доказывали, что лояльность и бескорыстие менее всего должны обременять Россию её национальными интересами.

В политике Царь руководился прямодушием и честностью и в этом не без гордости видел главный источник «не только личной своей славы, но и величия и могущества России».

За суровыми чертами грозного властителя «таилось ясное понимание высшей правды и христианского идеала, поднимавшее его над уровнем не только тогдашнего, но и теперешнего общественного сознания», — писал Вл. С. Соловьев в 1896 г. «Не перед одной внешней силой преклонялся гений Пушкина, — продолжает философ, — и не одна грандиозность привязывала к Государю сердце поэта». Этой духовной стороны, в которой слились и светят добро и правда, и нам нельзя забыть за подавляющим обликом державного великана.

Государь лично беседовал с Самариным, указывая на то, что он возбуждает вражду между немцев против русских. «Вы укоряете целые сословия, которые служили верно... Вы хотите принуждением, силой сделать Из немцев русских, с мечем в руке, как Магомет; но мы этого не должны именно потому, что мы христиане... Мы должны любовью и кротостью привлечь к себе немцев...». Вл. Соловьев подчеркивает в описанном эпизоде, помимо великодушного характера и человеческого сердца, ясное и твердое понимание принципов христианской политики. «Мы этого не должны делать именно потому, что мы — христиане. Этими простыми словами Император Николай I опередил и свою, и нашу эпоху».

Человеческое сердце говорило в Николае Павловиче властно и часто. Вызвав из Харькова Лепарского, Государь обратился к нему со словами: «Станислав Романович, я знаю, что ты меня любишь, и потому хочу потребовать от тебя большой жертвы... Мне нужен человек, у которого было бы такое сердце, как у тебя. Поезжай комендантом в Нерчинск и облегчи там участь несчастных. Я тебя уполномочиваю на это. Я знаю, что ты сумеешь согласовать долг службы с христианским состраданием». Так выражал Николай Павлович свой заботу о тех, которые хотели лишить его трона и жизни.

Общеизвестно также заявление Государя о тягости, происходящей от «невозможности прощать».

Совершенством он себя не считал. Он знал свои недостатки. «Я был человек со всеми недостатками, которым подвержены люди, — читаем в завещании Николая Павловича. — Я старался исправиться в том, что знал за собой дурного; в одном я успел, а в другом нет. От всего сердца прошу меня простить».

Он признает суд потомства и на устах его мольба... Кто всесторонне исследовал его дела и считает себя возвысившимся до права изречения над ним полной оценки? Осторожнее с приговорами. О Бонапарте было сказано: судить его — значило бы хотеть судить мир! Осудить Николая Павловича не значило ли бы осудить одного из лучших представителей русского племени. Тридцать лет он с честью простоял на страже достоинства и спокойствия России. Ее он сердечно любил, ею гордился, о её благе радел по мере своих сил и своего разумения, желая насадить в ней добро и правду.