История Финляндии. Время императора Николая I

Бывший царедворец и густавиан чистейшей пробы, который часто всюду показывался и много заставлял о себе говорить, барон Вильгельм Клинковстрём, — румяный, рослый старик, с отпечатком высшего стокгольмского общества. В 1815 г., вследствие скандальной любовной истории, — считаясь женихом, обесчестил девицу высшего круга, которая на его глазах бросилась с моста в воду и утонула, он вынужден был покинуть Швецию и переселился в Финляндию, чтоб здесь обрести новое отечество и новое счастье. Уже в следующем году он назначен был камергером при русском дворе, в 1820 г. определен губернатором в Выборге, а в 1825 г. бывший шведский барон занял место в экономическом департаменте Сената, которое он потом сохранял в течение более двадцати лет. — С красивой осанкой и благородным выражением лица, он был особенно представителен, и это, кажется, составляло главное его назначение в Сенате, по его собственному воззрению. К государственным делам он относился очень поверхностно; легко смотрел и на все окружающее. Свои заботы он посвятил на покупку и устройство Императорского дворца в Гельсингфорсе, на составление рисунков новых мундиров во всех учреждениях края, на устройство обедов для знатных приезжих особ и т. п. Когда случалось что-нибудь лихое, когда правое дело так или иначе было нарушено, или польза края упущена из виду, можно было с уверенностью рассчитывать на содействие Клинковстрёма. Его персона не имела веса в Сенате, но зато имела значительное влияние в Петербурге. При Дворе и, особенно, в знаменитом Михайловском дворце он был хорошо принят. Благодаря своему острому и подвижному языку, который имел привилегию говорить обо всех и обо всем, что ему вздумается, он был в особой милости у любившего остроты генерал-губернатора кн. Меншикова. Барон отличался веселостью нрава, игривостью острот и живостью ума. Кажется, никто не упрекнул его в глубоко обдуманных стремлениях ни к хорошему, ни к дурному. Он одинаково был легкомыслен как в одном, так и в другом; его желания не простирались далее сохранения милости в высших сферах, наслаждения эпикурейской жизнью и блистания в обществе двусмысленными остротами. Искусством и литературой он интересовался крайне поверхностно; стены его дома были украшены дорогими картинами, по большей части фамильными портретами, доставшимися ему по наследству; ная из французских книг прошлого столетия, он интересовался также садоводством; сначала он в Гельсингфорсе устроил большой сад для себя в т. н. Röddälden, который потом отдан был под стрельбище гвардейского батальона. Взамен он купил большой участок на Елизаветинской площади, где впоследствии стояло Гельсингфорсское Юнкерское Училище, а теперь находятся казармы б. Нюландского батальона. Там стоял его дом, там на мысе он развел большой сад. То, что его эстетическое чувство жертвовало на эти затеи, к сожалению, пришлось оплачивать финляндской казне. Рёддельденский сад был выкуплен за большие казенные деньги. Доходы этого изящного сановника пополнялись щедрой пенсией и другими экстренными окладами и наградами.

Клинковстрём сознавал некоторую свой отчужденность среди финляндского общества. В письме к кн. Меншикову 17 — 29 марта 1832 г. он говорит: в Гельсингфорсе «...все могут знать друг друга, служить вместе, но не составлять одного общества, так как для этого нужно единство взглядов, нравов и общественного развития, а я чувствую себя немного выскочкой в этой хорошей стране».

Часть Елизаветинской площади г. Гельсингфорса и Северной гавани (дом Клинковстрёма)

Клинковстрём по его письмам рисуется нам то в роли салонной дамы, легко выпрашивающей у князя А. С. Меншикова все, что угодно — адъютантские места, камергерские ключи, царские благоволения, — то наивной барышней, желающей получать сувениры... «Нищие просят и я, как таковой, докучаю вам просьбой подарить мне ваш гравированный портрет (4 — 16 апр. 1835 г.) Правда, я мог бы достать его, но я хочу получить его только от вас... чтобы мог сказать: князь дал мне его. Ради Бога не откажите»...

Клинковстрём был не богат проектами и если он выступал иногда со странным предложением, то оно неизбежно вело исключительно к его личному благополучию. «Мне думается, — писал он 16 — 24 июня 1836 г. князю А. С. Меншикову, — что вы были бы довольны иметь инспектора финляндских войск, как сухопутных, так и морских, ибо мне кажется, что вам неприятно, что Рамзай, которого самого надо проверять, производит осмотр финского экипажа... Смею думать, что если бы все эти дела были поручены мне, я бы сумел угодить вам... Я когда-то был военным и потому нельзя ли сделать меня генерал-лейтенантом (я имею этот чин на финляндской службе) и в то же время инспектором всех финских войск, дав мне мундир с голубым воротником. Соблаговолите об этом подумать, но Бога ради, никому об этом не говорите, даже графу Ребиндеру, он найдет отговорки... Знаю только, что вам не придется выслушивать сказок Рамзая на счет смотров...».