История Foyles. Книготорговец по случаю

Кристина не жаловала гостей, но за несколько дней до ее смерти я поехал навестить ее со своей средней сестрой, возможно, единственным членом семьи, с которым она была близка и к которому изредка прислушивалась. К тому времени она почти перестала есть, и, хотя моя сестра умела убеждать, уговоры не возымели успеха. Я решил не показываться Кристине на глаза, чтобы лишний раз не раздражать ее, но наблюдал за ней в щель приоткрытой двери. Она сидела на кровати с балдахином, все еще элегантная, со следами былой красоты, но уже явно обессиленная и, как донеслось до меня из обрывков разговора, уставшая жить. Она прожила яркую жизнь и не собиралась тратить впустую последние дни, предаваясь воспоминаниям. Речь шла в основном про ее животных, многие из которых находились рядом с ней до самой ее кончины.

Когда было оглашено ее завещание, среди немногих денежных сумм, которые она отписала наследникам, были сто тысяч фунтов, оставленных садовнику, чтобы тот ухаживал за ее собакой. Он усыпил пса на следующий день после ее смерти, но все равно получил деньги. Он же был главным подозреваемым по давнему делу об ограблении ее дома в деревне Колд-Нортон, когда всю мебель и картины, в том числе Стаббса и пару работ Альфреда Маннингса, который был ее личным другом, погрузили в автофургон и увезли неведомо куда. Кроме того, она оставила сто тысяч фунтов главному управляющему Foyles, который, как мы узнали позднее, участвовал в ряде афер и фактически украл у компании несколько миллионов фунтов. В людях она разбиралась не слишком хорошо. Последнюю волю Кристины в отношении главного управляющего удалось отменить, но для этого понадобился длительный судебный процесс.

Через пару дней после того, как она умерла, я услышал по радио ее некролог, сидя у себя дома, в Блэкмуре. Полагаю, ее не слишком заботило, какую память она оставит о себе, но, подумал я, что за жизнь! Хотя нам случалось испытывать взаимную неприязнь, я всегда восхищался Кристиной. С точки зрения бизнеса она не сделала для Foyles ровным счетом ничего и большей частью безучастно наблюдала, как компания приходит в упадок, но до сих пор, спустя почти двадцать лет после ее смерти, я встречаю людей, которые сохранили о ней яркие воспоминания. Она производила сильное впечатление на тех, с кем была знакома, но, к сожалению, превратила замечательный магазин, который достался ей от отца, в объект добродушных насмешек.

3. Магазин

В 1920-х годах Уильям писал: «Я считаю Чаринг-Кросс-роуд худшим местом в мире в архитектурном и нравственном отношении, и все же эта улица обладает неизъяснимым очарованием. По вечерам тут прогуливаются представители самых разных типажей и национальностей. Не зря именно здесь развертываются события диккенсовской «Повести о двух городах». У Сохо, который находится за углом, два облика — невинный днем и мрачный ночью. Дома, респектабельные днем, по вечерам распахивают двери, обнажая свое зловещее нутро. Люди, которые здесь встречаются, ведут двойную жизнь». И все же при первой возможности магазин переехал на Чаринг-Кросс-роуд, поскольку почти сто лет это место было центром книжной торговли Лондона.

Магазин, который имел свое лицо и оказывал влияние на происходящее, — тоже герой этих воспоминаний. Он занимал участок площадью почти 2000 квадратных метров между Чаринг-Кросс-роуд и Грик-стрит и размещался в пяти зданиях, построенных в XVIII–XX веках, с непохожими друг на друга фасадами и разным уровнем пола. Он тянулся по западной стороне Чаринг-Кросс-роуд на север от старого здания Школы искусств имени Святого Мартина, поворачивал за угол и продолжался вдоль южной стороны Манетт-стрит до паба «Геркулесовы столпы». Когда Уильям купил помещение под магазин, в здании с южной стороны, которое позднее займет Центральный колледж искусства и дизайна имени Святого Мартина, были конюшни фабрики Crosse amp; Blackwell, а сама фабрика находилась на другой стороне улицы — лошади тогда еще играли важную роль в жизни города. В центральном помещении, на Чаринг-Кросс-роуд, 119, до 1920-х годов располагался паб «Роза и корона», названный так потому, что здесь пересекались две улицы — Чаринг-Кросс-роуд, которая до середины XIX века называлась Краун-стрит, и Роуз-стрит, примерно тогда же переименованная в Манетт-стрит в честь героини диккенсовской «Повести о двух городах». В 1920-х годах паб «Роза и корона» превратился в винный бар «У Пеккорини» (Peccorini’s), владельцы которого стали друзьями нашей семьи. Моя мать всегда тепло отзывалась об их сыне, Викторе, и я подозреваю, что он был ее давним поклонником. В подвале, где с 1960-х годов хранились книги медицинского отдела, по-прежнему ощущался тягучий винный аромат, но временами его перебивал менее приятный запах из канализационных труб Викторианской эпохи, проложенных под зданием.