История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века

А теперь, друзья мои, счастье и процветание стали национальным достоянием. Французы вновь возвышаются над миром как при Людовике Четырнадцатом и Наполеоне Первом. Они кладут курицу в котелок каждый день, и курочку в кровать в субботу вечером (если не слишком устали). Они проводят отпуск на Канарах. Они поднимают крошек на своём шпинделе на высоту двести метров! У них нефти хоть залейся! Они создали Ударную Силу такой мощи, что весь мир может выдавать дробь зубами, и они теперь могут превращать своих полковников в школьных надзирателей. Они держат графство Монако на привязи. У них две валюты (одна в старых франках, а другая — в новых, что выглядит богаче, и обе печатаются на одной и той же купюре!). Когда им становится скучно или ухудшается качество фильмов в элитных залах, им привозят последних здравствующих королей на Елисейские Поля: Франция — и королева Англии на биде, разве не об этом все мечтали? Все крупные решения принимаются с их согласия. О, уже прошло то время, когда из избирательных бюллетеней делали бумажных голубей! Налоги снижаются и стоимость жизни тоже (особенно у экономически слабых). У всех есть тачка, чтобы уезжать куда-нибудь после работы, и телевизор, чтобы следить за дебатами. Короче, жизнь прекрасна и удивительна. Наконец-то мы в буквальном смысле осуществили знаменитый девиз: «Один за всех, все за одного». Мы теперь живём за одного. Мы все теперь живём за одного. Извиняюсь, за одного. И даже за одного для всех^{185}.

Берюрье благодарно улыбается сырной улыбкой и говорит, намазывая сыр шамбурси, елейный, как месье кюре:

— Не волнуйся, мужик. Пока есть такой сыр, жить можно.

Берта издаёт одобрительное чавканье, а маман хлопает ресницами. Да что это они? Неужели больше нет других идеалов? Они единодушны и довольны! Как на обедне с певчими! Какая-то зеркальная проекция, которая всё тянется, тянется и всё никак не закончится!

«Родина там, где хорошо», — сказал Аристофан. Почему же у меня такое странное чувство, будто я не совсем дома? Я бы не прочь оттянуться с другими. Как, должно быть, здорово — приторчать в этом большом коллективном оргазме, этой сказочной галльской групповухе. А пока я иду один, совершенно один, с Сартром в одной руке и Селином в другой, в поисках неизвестно какого понимания жизни и, кто знает, может быть, смерти!

— О чём ты думаешь? — жуёт Берю.

И поскольку я медлю с ответом, он меня чихвостит:

— Ты слишком много думаешь, это твой недостаток, Сан-А! Не надо усложнять жизнь, скорее наоборот. Всё, что нужно нашему миру, это равновесие. После этой долбаной войны французы не хотят говорить о каких-то больших проблемах. Им до лампочки, летает кто-то на Луну или нет (не считая Шарпини). Их волнует не космос и не атомные подводные лодки, а кэтч и Интервиль^{186}, и больше ничего! Всё, что им нужно, — это чтобы их не затрахивали, и раз уж они нашли человека, который для них вместо сливочного масла, они этим пользуются и берут отпуск, и это логично и не глупее любых других вещей.

Хорошо он говорит, мой Берюрье. И ведь правда, Франция сейчас отдыхает. Она берёт отпуск, чтобы посетить «Ля Буассери»^{187}. Теперь мне всё ясно. Мне понятно их блаженное состояние. Меня одолевает грусть, потому что мне всегда грустно, когда я в отпуске. Может быть, это связано с железами внутренней секреции?

— Браво, Толстяк, ты попал в точку, — говорю я. — Ты прав: всё дело в равновесии и в гармонии. Народ устал, ему хотелось, чтобы кто-то управлял им, и он подыскал себе человека, которому нравилось это делать! Мне придётся поставить три дюжины свечей, я этого не понимал. Это чудесно. Слушай, в «Who's who», этом светском справочнике, в биографической статье, посвящённой госпоже де Голль, можно прочитать, что её страстью были цветы и музыка! Гармония! Первая дама Франции (слева, как подниметесь на крыльцо) получила их сполна. Ибо, в конце концов, ей дали столько букетов и сыграли столько «Марсельез», что если бы она не нашла в этом гармонии, ей осталась бы одна-единственная страсть: отчаяться от всего, и даже от Республики.

Гармония! Равновесие! Каждый получит однажды то, что он ждёт…

Надо только подождать.

Послесловие вместо многословия

Выпив кофе, мы выходим с Толстяком подышать воздухом в сад, в то время как дамы убирают со стола. Мы сидим рядом на скамье и смотрим в ночное небо, на котором мерцают редкие, слабые звёзды.

— Сан-А, — говорит мой приятель, — спасибо тебе за твои уроки Истории. Мне теперь грустно оттого, что они закончились…

Я кладу руку на его замечательный бугристый затылок, диаметр которого не меньше, чем у взрослого тополя.