2. Двор не участвовал в этой кампании. Но кое-кто, и в частности герцог Орлеанский, принц крови и демагог, был менее щепетилен. Некоторые выборные собрания церковнослужителей проходили весьма бурно, потому что нищие священники выступали против богатых прелатов. В Провансе дворяне отстранили графа Мирабо, гениального оратора и глубокого политического мыслителя, от участия в своих собраниях потому, что тот вел скандальный образ жизни, и потому, что резкость его суждений пугала. Все в нем казалось чрезмерным: его огромная голова, костюм, голос, его пристрастия, черты его лица. «Мое безобразие – это тоже сила», – говорил он. Ни один француз той поры не знал историю лучше, чем он; никто лучше его не понимал движущих сил британской монархии. Но его цинизм вызывал беспокойство. Отвергнутый своим сословием, которое пугало его прошлое и которое к тому же он раздражал рассуждениями о «необходимых жертвах», Мирабо выдвинул свою кандидатуру от третьего сословия: «Я бешеный пес, пусть так; ну так и выберите меня: от моих укусов погибнут деспотизм и привилегии». И он был выбран от городов Экс-ан-Прованс и Марсель. Скоро он станет самым ярким оратором Генеральных штатов. Каждый церковный приход составлял свою «тетрадь жалоб», которую отправляли в собрание судебных округов, где вырабатывался коллективный наказ. По всей Франции жалобы оказались практически одинаковыми. Крестьян не устраивали подати, пошлины на соль, церковная десятина, а также запрет на охоту на голубей и кроликов; горожане требовали конституцию, Представительное собрание или хотя бы периодический созыв Генеральных штатов. Все желали отмены феодальных привилегий и прав; иметь возможность голосовать вопрос о налогах и контролировать их исполнение; упразднения цензуры. Если бы это произошло, то начался бы золотой век французской монархии. «Вот счастливый момент, когда разум и человеколюбие, обретшие свои права, установят свободу, золотой век, столь долго ожидаемый». Народ готовился заключить со своим королем новый договор, порвав старый «по взаимному согласию».