История Франции

1. Террор пытались объяснить разными причинами: убийство Марата, роялистский заговор и, главное, военные неудачи лета 1793 г. По мнению Матьеза, члены комитета находились «в положении законной обороны». Они отстаивали не только свои идеи, свою жизнь или имущество. Они защищали также и свое отечество. Можно ли утверждать, что террор спас республику? Гильотинирование главных патриотов, таких как Кюстин, Богарне, Бирон, Луи де Флер, явилось не только преступлением, но и ошибкой. В определенную эпоху жестокость называется душевной стойкостью. Сен-Жюст говорил: «Правительство республики не должно врагам народа ничего, кроме смерти». Пусть это были только слова, но слова убийственные. В сентябре 1793 г. секции потребовали от Конвента «внести террор в повестку дня». Вскоре уже выискивали не только виновных, но и подозрительных. Подозрительными считались дворяне и их родственники, если только они не доказали приверженности революции; все уволенные чиновники; все эмигранты, даже вернувшиеся в предписанные сроки; все, кто враждебно высказывался против революции; все, кто не способствовал делу революции. Подобный перечень позволял осудить любого, кто не нравился или мешал.

2. Простота применения нового изобретения – гильотины – ускоряла бойню. Хотя сентябрьская резня уже «освободила тюрьмы», в Париже осуществили 2 тыс. 800 гильотинирований и еще 14 тыс. – в провинции. Однако и другие формы казней (утопление, расстрел) продолжали множить число жертв, многие из которых принадлежали к элите страны. За исключением отдельных случаев, обвинения оставались беспочвенными. «С 10 августа по 9 термидора не было ни одного роялистского заговора» (Ф.-А. Олар). Но правительство, неспособное обеспечить снабжение продовольствием, породило всеобщую враждебность. «Наступили пророческие времена, – писала мадам Ролан, – когда людям, умоляющим дать хлеба, дают трупы». И тогда доносы превратились в доблестные поступки, а гильотина – в алтарь добродетели. Революционный трибунал непрерывно заседал на протяжении четырнадцати месяцев. Общественный обвинитель Фукье-Тенвиль, мерзкий неудачник с бледными губами и низким лбом, требовал голов, и они падали с кровавой монотонностью. Обвинения не отличались разнообразием: роялистский заговор, пособничество Питту и Кобургу. Так погибли Мария-Антуанетта, ее золовка мадам Елизавета, мадам Ролан, выдохнувшая перед смертью: «О Свобода! Сколько преступлений творится во имя твое…»; ученый Бейль, столь знаменитый всего за три года до этого; поэт Андре Шенье, который, будучи обвиненным и оклеветанным Камилем Демуленом, решил, «что не пристало порядочному человеку браться за перо против того, кому он может ответить только изобличением во лжи». А вот старый муж мадам Ролан сам покончил с собой, так же как и его друг Бюзо, и Петион, и мудрый Кондорсе. Либерал Бенжамен Констан писал: «Сколько талантов погибло от рук людей глупых и совершенно ничтожных!» Иногда даже Робеспьер приходил в раздражение: «Значит, достаточно просто сказать: „Такой-то виновен, я его приговариваю к…“ Будем ли мы постоянно освобождать от доказательств человека, сделавшего донос?» А грозный Каррье добавлял: «Теперь необходимо следить за самими доносчиками». Но Эбер и его друзья продолжали неистовствовать. Хотя головы «слетали как листья на ветру», Париж казался спокойным: «Бывают дни, когда кажется, что у нас не война, а революция». Сад Тюильри поддерживался в прекрасном состоянии, а на улицах можно было увидеть богатые экипажи. В провинции, в Камбре, в Аррасе, в Лионе, местные диктаторы расстреливали, рубили саблями, гильотинировали. В Нанте Каррье утопил 2 тыс. человек. Некоторые из этих проконсулов были просто сумасшедшими садистами; другие искренне верили, что действуют «во благо будущих поколений». Хотя Франция оставалась безучастной, но кое-кто среди первых лиц революции уже начинал действовать.

Неизвестный художник. Казнь Марии-Антуанетты 16 октября 1793 г. на площади Революции в Париже. 1793