История Франции

9. В том-то и состояла трудность, что устава – то есть конституции – как раз и не было. Тогда Мак-Магон прибегнул и к другому военному образу: «Я рассматриваю пост, на который вы меня поставили, как пост часового, неусыпно пекущегося о сохранении в неприкосновенности вашей суверенной власти». Для ассамблеи это означало: «Делайте что хотите, я буду только утверждать ваши решения». Герцог Брольи, став главой правительства, твердо решил «делать» монархию, и делать ее законно. Но оставалось третье препятствие, наиболее опасное: кто станет монархом? Граф Шамбор, посмертный сын герцога Беррийского, «дитя чуда», романтичный Бурбон, видел монархию через призму Шатобриана, но был наделен достоинствами, восхвалять которые Шатобриан воздержался бы. Полагая, что его единственным козырем был принцип легитимности, без которого он оставался бы лишь «хромым толстяком», он отказывался идти на мировую с какой бы то ни было ассамблеей. Символом, с которым он упорно не желал расставаться, было белое знамя. А ведь вся его партия прекрасно знала, что армия никогда не примет этого флага, «что винтовки системы Шаспо уже ушли в небытие», что даже Вандея готова присоединяться к столь достославному трехцветному знамени. Тщетно следовала к нему череда посланцев. В то время как все верили, что монархия уже создана, граф Шамбор оставался непреклонным: «Меня просят пожертвовать своей честью… Сейчас модно противопоставлять твердости Генриха V опытность в делах Генриха IV. Я утверждаю, что в этом пункте не уступаю ему ни в чем. Но мне крайне хотелось бы знать, какой же именно пример дал основание неосторожному безумцу отрицать штандарт Жанны д’Арк и битвы при Иври… Я хочу во всем оставаться самим собой… Моя личность ничего не значит, но мои принципы значат все…» Генрих V не желал становиться «законным королем революции». Эти благородные чувства стоили ему трона (октябрь 1873 г.).

Дворец Тюильри, разрушенный во время событий Парижской коммуны. Фотография Ипполит-Огюста Коллара. 1871

10. Прочитав это заявление, монархисты пришли в отчаяние, а бонапартистов и республиканцев оно привело в восторг. «Никто не станет отрицать, – заявил Тьер, – что учредитель Французской республики – это сам граф Шамбор». Правым оставалось то, что герцог Брольи назвал линией отступления: продление полномочий президента в лице маршала Мак-Магона. Брольи желал сделать его независимым от ассамблеи, превратить маршала в своеобразного регента, этакого королевского наместника, который занимал бы этот пост до того момента, когда более сговорчивый претендент обеспечит реставрацию. Граф Парижский разделял это мнение: «Раз мы не можем создать монархию, нужно организовать конституционное правительство с исполнительной властью, стоящей над партийной борьбой». Граф Парижский больше всего опасался установления империи. Чтобы отсрочить решение, орлеанисты и республиканцы тоже согласились с этим предложением. В конце 1873 г. граф Шамбор попросил маршала-президента о тайной аудиенции и предложил ему следующий план: он лично явится в ассамблею, где его изберут без голосования. Мак-Магон, уважающий «устав», отказался от встречи. «Я надеялся, – с горечью заметил Шамбор, – что имею дело с коннетаблем Франции, но обнаружил всего лишь капитана жандармерии». 19 ноября личный мандат маршала был определен сроком на семь лет. Последовал смутный период, во время которого осуществлялась политика, названная политикой нравственного порядка, которая отнюдь не была нравственной и не создавала порядка. Она заключалась в притеснении левой прессы, в проведении чисток среди служащих-республиканцев и в пении: «Спасите Рим и Францию / Во имя Сердца Иисусова…» Агрессивный клерикализм нравственного порядка, вызывавший раздражение у многих французов, подготовил реванш воинствующего антиклерикализма. 15 мая 1874 г. Брольи изложил проект конституции: президент республики, не принимающий решений; ответственные министры; две палаты; право роспуска парламента по решению сената. Это была английская монархия, но без монарха. Брольи потерпел поражение, и комиссия из тридцати членов, назначенная ассамблеей, провела весь остаток года в попытках примирения партий и в написании конституции.