Вместе с тем Лёверс, пусть и с некоторыми оговорками, все же признает, что Революция «виновата» в замедлении (а точнее было бы сказать, в «практически полной остановке») технического прогресса во французской промышленности: «Ограниченность технических достижений, если не объяснять ее исключительно политическими и военными событиями, может быть также обусловлена состоянием духа предпринимателей в связи с уничтожением машин в 1789 - 1791 гг. (Руан, Сент-Этьен, Труа и др.), за двадцать лет до волны луддизма в Англии (1811 - 1812)»[613]
. Без сравнения с Англией, как видим, все - таки не обошлось. Однако на сей раз оно, напротив, призвано смягчить негативное впечатление от событий революционной истории: ломали станки, мол, не только во Франции, но и на родине промышленной революции - в «самой» Англии. Правда, как раз тут подобное сравнение существенно хромает: если в Англии на подавление луддитского движения была брошена вся мощь государства, то во Франции подобного рода «эксцессы» провоцировались именно вакуумом власти. Кроме того, на «состояние духа предпринимателей» во Франции 1792 - 1794 гг. помимо конфликтов с рабочими удручающе влияла и проводимая революционным государством политика репрессий, от которой пострадали многие представители торгово-промышленных слоев общества[614].Впрочем, надо отдать должное Э. Лёверсу: если, говоря о промышленности, он еще пытается как - то смягчить впечатление от тяжких последствий Революции, не упоминая всех отраслей, пораженных кризисом, то в отношении сферы обмена он честно признает, что «большая атлантическая торговля» Франции в те годы пережила настоящий крах[615]
.Таким образом, мы можем констатировать определенную подвижку в интерпретации и этого аспекта Революции современными наследниками «классической» историографии. Остались в прошлом некогда аксиоматические утверждения о благотворном влиянии Французской революции на последующее экономическое развитие страны. Историки Революции приняли во внимание, хотя, похоже, и не слишком охотно, новейшие труды специалистов по экономической истории Франции, показавших, что негативные последствия социальных и политических потрясений продолжали сказываться на французской экономике еще не одно десятилетие.
Любой автор, пишущий о Французской революции, не может обойти молчанием такую ее печальную страницу, как Террор. Для апологетической историографии этот кульминационный момент развития Революции всегда являл собой камень преткновения. И в самом деле, очень непросто объяснить, как под сенью благого лозунга о всеобщих свободе, равенстве и братстве сформировалась невиданная до той поры мощная машина государственных репрессий, жертвами которой стали не только многие противники перемен, но и тысячи далеких от политики людей, а также немалая часть самих творцов Революции. Уже современниками революционных событий выдвигались различные объяснения феномена Террора, которые в дальнейшем были подхвачены историками[616]
. Из всех этих трактовок наиболее подходящей для того, чтобы, если не полностью стереть, то хотя бы подретушировать кровавое пятно на сакральном образе Революции, считалась теория обстоятельств. Она была сформулирована еще в термидорианский период, когда в Конвенте встал вопрос об ответственности за Террор тех членов Комитета общественного спасения, которые хоть и участвовали в свержении Робеспьера, но ранее вместе с ним управляли Францией. В свое оправдание обвиняемые заявили, что проводить политику Террора их вынуждала «сила обстоятельств» - необходимость защищать Республику от внешних и внутренних врагов. Позднее эта концепция получила развитие в воспоминаниях целого ряда участников Революции, а затем и в трудах сторонников «классического» направления историографии[617]. И, судя по рассматриваемым здесь трудам современных французских историков, она и ныне пользуется спросом.В 2014 г. исполнилось уже 220 лет со времени Термидорианского переворота, тем не менее объяснение причин Террора, предложенное в книге Э. Лёверса, мало отличается от того, что было сформулировано вскоре после падения Робеспьера. Приведу несколько цитат:
«В департаментах, наиболее затронутых действием чрезвычайной юстиции, - на юге Нормандии, в Бордо, в Южной Франции, Лионе и Нор-Па-де-Кале - правосудие обрушилось теперь на “мятежников”, “федералистов”, вернувшихся в страну эмигрантов и других
«Весной 1794 г. началась новая фаза [Террора]: теперь многие из чрезвычайных судов в провинции ликвидировались, а