История Французской революции: пути познания

Точку зрения В. Г. Ревуненкова (к сожалению, сам Владимир Георгиевич не смог приехать в Москву для участия в «круглом столе») поддержал и развил член - корр. Н. Н. Болховитинов (ИВИ). По его мнению, «подлинным авангардом революции»[365] было плебейское, или санкюлотское, движение, выдвинувшее «наиболее передовую программу, которая была проникнута уравнительным эгалитарным духом». Якобинское правительство Н. Н. Болховитинов оценил как «диктатуру буржуазного типа». Основную часть своего выступления он посвятил критике «прочно утвердившейся» в советской историографии концепции, «однозначно прославлявшей революционный террор, якобинскую диктатуру и ее лидеров (Ж. П. Марата, М. Робеспьера, Л. А. Сен-Жюста) как рыцарей без страха и упрека». Именно вождям монтаньяров, и прежде всего М. Робеспьеру, предстояло, по словам Н. Н. Болховитинова, оказаться творцами «террористического режима, который унесет сотни и тысячи невинных человеческих жизней». Приводились также известные факты, свидетельствующие о направленности якобинского террора не только против контрреволюционеров, но и против «радикальных плебейских элементов». Отмечалось, что в годы революции жертвами террора стали отдельные деятели Просвещения, дожившие до того времени, другие же философы вынуждены были покинуть Францию. «Великие просветители мечтали о веке Разума, Справедливости и Закона. Вместо этого революция принесла беззаконие и террор».

Близкую к этой оценку якобинской диктатуры высказал д. и. н. В. П. Смирнов (МГУ), подчеркнувший, что «якобинцы создали, по-видимому, впервые в истории, систему государственно - организованного массового террора». Но в отличие от предыдущего оратора он не проводил прямой неопосредованной связи между революционным правительством и каким-либо из классов французского общества, указав, что в период террора «созданная якобинцами государственная машина оторвалась от масс и обюрократилась».

На чем основана критика якобинской диктатуры, прозвучавшая в этих выступлениях? За полтора десятилетия, минувшие со времени упомянутой нами дискуссии, в Советском Союзе не выходило крупных работ, которые содержали бы принципиально новые факты, проливающие дополнительный свет на данный период революции. Да и в зарубежной историографии эта тема сейчас отнюдь не принадлежит к числу наиболее активно изучаемых. Истоки подобной критики - в меняющемся сегодня отношении к отечественной истории. Открывающиеся едва ли не ежедневно все новые и новые факты чудовищных преступлений сталинского режима вызывают вполне естественное желание осудить и якобинский террор, субъективно воспринимаемый, по справедливому замечанию д. и. н. А. В. Адо (МГУ), «как Старший брат сталинского террора». Разумеется, такая критика необходима, ибо содействует разрушению стереотипов, длительное время господствовавших в нашем историческом сознании. И все же, подчеркнул А. В. Адо, она носит скорее этический и эмоциональный характер, не являясь строго научным анализом.

Проблема некоторого сходства динамики революционного процесса во Франции XVIII в. и России XX в. реальна, но она должна решаться на высоком научном уровне. Пока же в публицистике, как показал к. и. н. С. Л. Сытин (Ульяновский государственный педагогический институт) на примере одной из недавних статей[366], нередко допускаются поверхностные, не подкрепленные достаточным знанием фактов аналогии.

Едва ли можно дать однозначную оценку и некритическому отношению советских историков 1920 - 1930-х годов к якобинскому террору, которое нередко доходило до его идеализации. А. В. Адо отметил, что подобная тенденция не объясняется желанием оправдать сталинские репрессии. Она берет начало еще в 1918 г. и связана со стремлением исторически обосновать «красный террор». Действительно, историки 1920-х годов, писавшие о Французской революции, сами вышли из революции и их взгляд на эпоху террора не был и не мог быть взглядом беспристрастного исследователя. Тем трагичнее судьба людей, оправдывавших репрессии 1794 г. «революционной необходимостью»[367], но оказавшихся в 1930-е годы в числе тех, кто именем той же «необходимости» был расстрелян или отправлен в лагеря. Такова была участь Н. М. Лукина, Г. С. Фридлянда, Я. В. Старосельского и других специалистов по Французской революции. Ряд их работ, напомнил д. и. н. В. А. Дунаевский (Институт истории СССР АН СССР), остался неопубликованным и ныне хранится в архивах, например рукопись труда Я. В. Старосельского «Борьба за народоправство в буржуазной демократии».