История Французской революции: пути познания

Весьма показательным для меня был следующий эпизод. Завершив в 1993 г. подготовку публикации на русском языке «Избранных сочинений» Жоржа Кутона, я узнал, что для издания ее в академической серии «Утописты и реформаторы» необходимо, чтобы кто-то из титулованных историков согласился стать ответственным редактором тома. В советское время подобная процедура служила дополнительной гарантией от появления в печати идеологически сомнительных материалов, а в постсоветское стала чистой формальностью, но какое - то время еще продолжала существовать как своего рода дань традиции. Я попросил стать моим ответственным редактором Е. Б. Черняка, всего лишь несколькими годами ранее курировавшего в ИВИ юбилейные мероприятия, приуроченные к 200-летию Французской революции. Ефим Борисович бросил на меня взор, исполненный экклезиастовой печали многознания, и кротко промолвил: «Не время сейчас издавать якобинцев...» На том разговор и закончился. Впрочем, на мое счастье оказалось, что академик Николай Николаевич Болховитинов не так хорошо разбирался в «благоприятных» и «неблагоприятных» для издания якобинцев временах: он легко согласился стать ответственным редактором книги, которая, исключительно благодаря этому, год спустя вышла в свет.

Забегая вперед, скажу, что до самого конца юбилейного десятилетия «время издавать якобинцев» для высокого академического начальства так и не наступило. И даже когда с середины 1990-х гг. началась эпоха грантов, существенно расширившая возможности для индивидуальных исследований, оказалось, что революционная тематика в тот момент не принадлежала к числу приоритетов всех без исключения научных фондов, как иностранных, так и отечественных.

Однако особенно тяжелыми для корпорации отечественных историков Французской революции в 1990-е гг. стали кадровые потери. Ушли из жизни мэтры франковедения А. В. Адо (14 мая 1995) и Г. С. Кучеренко (2 марта 1997). В те же годы ряд их более молодых коллег покинул по разным обстоятельствам сферу исторических исследований: Е. М. Кожокин занялся политикой, Э. Е. Гусейнов - журналистикой, И. Н. Кузнецов - издательским делом, Д. А. Ростиславлев - юриспруденцией, И. Б. Берго эмигрировала. Многие же из тех, кто остался в исторической науке, отказались от революционной тематики, переориентировавшись на изучение Новейшей истории (А. В. Ревякин, Е. О. Обичкина), эпохи Просвещения (С. Я. Карп, Е. И. Лебедева, Н. Ю. Плавинская), эпистемологии (3. А. Чеканцева). Пришедшее за эти годы пополнение в лице последних учеников А. В. Адо - А. В. Тырсенко и Д. Ю. Бовыкина[380] - было слишком малочисленным, чтобы в полной мере компенсировать столь обширные потери в профессиональной корпорации.

Тем не менее, несмотря на крайне неблагоприятные обстоятельства, исследования по Французской революции продолжались на протяжении всего юбилейного десятилетия. Проследить их основные тенденции и подвести общие итоги юбилея я попытался в статье, открывавшей в 2000 г. первый выпуск восстановленного «Французского ежегодника»[381]. Этот текст, предлагаемый ниже вниманию читателей, появился на свет, как будет показано в следующей главе, во многом случайно - в силу невозможности найти другого автора для уже запланированного обзора. Тем не менее статья получила широкий резонанс, была дважды издана во Франции[382], а ее название стало нарицательным для обозначения перехода от советской историографии Французской революции к историографии российской[383]. Далее этот текст публикуется в редакции 2000 г. за одним исключением: содержащиеся в нем данные по депутатам - предпринимателям Учредительного собрания уточнены в соответствии с моими более поздними исследованиями на эту тему[384].

Смена вех: 200-летие Революции и российская историография

За двести лет своего существования мировая историография Французской революции XVIII в. неоднократно переживала периоды бурного всплеска общественного интереса к этому событию, и каждый такой период сопровождался настоящим бумом в изучении данной темы. Нередко они приходились на юбилеи Революции. Круглые даты дают хороший повод исследователям подвести итог сделанному за предыдущие годы и наметить пути для дальнейшей работы. Так было и в 100-ю, и в 150-ю, и, совсем недавно, в 200-ю годовщину Революции[385].

Какие последствия прошедший юбилей имел для отечественной историографии? Не претендуя на всеобъемлющий обзор научной литературы, появившейся у нас стране в связи с этой датой[386], ограничусь размышлениями об основных, на мой взгляд, тенденциях в исследовании темы за последние 15 лет.