Юбилеи Французской революции в нашей стране каждый раз влекли за собой важные перемены в ее историографии. Так, 150-летие Революции знаменовало собою рубеж между двумя принципиально различными периодами в ее изучении советскими историками. Именно к концу 1930-х годов в СССР окончательно утвердилась единая концепция Революции, сформировавшаяся в ходе острых научных и политических дискуссий послеоктябрьского двадцатилетия. Официально одобренная правящей Коммунистической партией, она получила развернутое обоснование в фундаментальном коллективном труде, выпущенном (хотя и с некоторым опозданием) к юбилею[387]
, в дальнейшем доминировала в специальной литературе до начала 1980-х годов, а в научно-популярной и учебной достаточно широко представлена и ныне[388].С 200-й же годовщиной Французской революции оказалась связана новая смена вех в ее отечественной историографии. Правда, этот процесс был обусловлен не столько очередным предъюбилейным всплеском интереса к событиям двухвековой давности, хотя он, надо признать, существенно активизировал усилия исследователей, сколько логикой развития самой науки и произошедшими в нашей стране общественно - политическими переменами. Начавшееся с середины 1980-х гг. постепенное ослабление, а затем и полное исчезновение идеологического пресса Коммунистической партии и государства, постоянно давившего на советских историков Французской революции, открыло возможности для свободного поиска и эксперимента в области методологии, для творческого восприятия передовых достижений зарубежной науки, в том числе тех ее направлений, что занимают критическую позицию по отношению к марксизму.
Еще одним фактором, в немалой степени повлиявшим на развитие этой отрасли историографии за последние 15 - 20 лет, стала произошедшая в ней смена поколений. В 1950 - 1970-е гг. признанными лидерами советской историографии Французской революции были А. 3. Манфред (1906 - 1976) и В. М. Далин (1902 - 1985), два выдающихся представителя поколения «романтиков революции», пришедшего в науку вскоре после 1917 г. С их кончиной научное лидерство в этой области перешло к А. В. Адо (1928 - 1995) и Г. С. Кучеренко (1932 - 1997). Сформировавшиеся как специалисты в период Оттепели и уже в 1960-е гг. имевшие возможность заниматься исследовательской работой во Франции, и тот, и другой были далеки от воинствующего марксизма предшественников и гораздо больше, нежели те, открыты к восприятию современных веяний в мировой, в том числе немарксистской, историографии. Такие же качества они постарались передать своим ученикам. Радикальные изменения, которые претерпела в последнее время отечественная историография Французской революции, во многом оказались связаны с деятельностью этих ученых и созданных ими научных школ[389]
.Пожалуй, наиболее броско смена вех в изучении российскими историками Французской революции проявилась в новом отношении к «ревизионистскому» («критическому»)[390]
направлению западной историографии. Начавшаяся с конца 1950-х гг. в Англии и распространившаяся в 1960-е гг. на Францию, США и Германию «ревизия» фундаментальных постулатов «классического» видения Революции, характерного для историков либерального и социалистического толка, вызвала со стороны последних весьма негативную реакцию. Вспыхнувшая полемика имела ярко выраженную идеологическую окраску и велась в жестких тонах. Однако даже на этом фоне позиция советских историков, включившихся в дискуссию в середине 1970-х гг., выделялась своей крайней нетерпимостью. Любая критика традиционного для марксистской историографии прочтения Французской революции воспринималась ими как посягательство на основы марксистского учения в целом, а за кулисами научного диспута виделся политический «заговор» против социалистического лагеря. «Стрелы, направленные против Французской революции XVIII в., целят дальше, - это стрелы и против Великой Октябрьской социалистической революции, могущественного Советского Союза, против мировой системы социализма, против рабочего и национально - освободительного движения, против всех демократических, прогрессивных сил, с которыми связано будущее человечества», - писал в 1976 г. Манфред в статье, вышедшей в журнале «Коммунист»[391], что еще больше подчеркивало идеологическую значимость сюжета. Эта последняя опубликованная при жизни историка работа оказалась своего рода политическим завещанием признанного лидера данного направления советской науки. И действительно, появившиеся в конце 1970-х - начале 1980-х гг. труды отечественных исследователей, посвященные «ревизионистской» историографии, если не по форме, то по духу своему, полностью соответствовали подходам, намеченным Манфредом. При внешней академичности и несомненной информативной ценности этих работ их авторы преследовали прежде всего идеологическую цель - доказать полную научную несостоятельность любой попытки пересмотра марксистской интерпретации Французской революции[392].