История Германии в ХХ веке. Том I

Но помимо ассоциаций и политизации, в эти годы появилась и третья характеристика молодежной жизни: ориентация на досуг и потребление, спорт и технику, на городские нравы и развлечения, танцевальную музыку и кино. Сначала это было совершенно аполитично. Хаос военных и послевоенных лет еще больше усилил потребность в развлечениях, в отвлечении, в «амюземан» и в то же время немного ослабил дисциплинарные оковы родительского дома и школы[23]. Но это, даже если часто непреднамеренно, было связано и с политическим посылом, уже хотя бы потому, что национальные молодежные ассоциации постоянно критиковали городскую индустрию развлечений и тягу к танцулькам. Своими унифицированными маршами, поездками и ритуалами отречения они предлагали контрпрограмму против любой формы городского гедонизма. На фоне таких тенденций для многих молодых людей и молодежи из буржуазии акцент на модерные технологии, автомобили, спорт и танцевальную музыку, и прежде всего на Америку, стал политической программой, как это описал журналист Ханс А. Йоахим: «Мы равнялись на Америку. Америка была правильной идеей; это была страна будущего. Она была в своей эпохе как у себя дома. <…> Слишком долго пресловутая дисциплина техники приходила к нам только в виде танков, мин, отравляющих веществ и только с целью уничтожения человеческих жизней. В Америке она служила человеческой жизни. Мы демонстративно симпатизировали лифту, радио, джазу. Это было как клятва на верность. Это был способ „перековать мечи на орала“»[24]. Такие явные высказывания были редки, но скрытый энтузиазм по поводу эпохи модерна, символом которой была Америка, был обычным явлением.

ГОРОДСКАЯ КУЛЬТУРА

К концу 1920‑х годов лишь треть немцев по-прежнему проживала в деревнях и сельских населенных пунктах, тогда как более четверти жили в крупных городах с населением более 100 тысяч человек, а каждый пятый – в городах с населением более 500 тысяч человек. В 1910 году в стране было семь городов с населением, превышающим полмиллиона: Берлин, Гамбург, Кёльн, Мюнхен, Лейпциг, Дрезден, Бреслау. В 1939‑м их стало одиннадцать, к ним присоединились Эссен, Франкфурт, Дюссельдорф и Дортмунд. К 1920‑му Берлин стал одним из крупнейших городов мира – второй после Лос-Анджелеса по площади, третий после Лондона и Нью-Йорка по численности населения (4,3 миллиона человек) – больше, чем Гамбург, Кёльн, Мюнхен и Лейпциг вместе взятые. В то же время Берлин не занимал в Германии такого же затмевающего всех прочих положения, как Лондон в Великобритании или Париж во Франции, хотя бы из‑за партикуляризма германских земель.

Но Берлин, как и на рубеже веков, был в центре всех разговоров, чувств и программ, связанных с большим городом и присущей ему жизнью. Это касалось уже самого городского пейзажа с его огромными заводами крупных компаний, таких как Borsig или Siemens, с доходными домами и жилыми кварталами для рабочего класса, с непрерывно растущим потоком автомобилей и новыми пригородными и подземными железными дорогами, с дворцами потребления, развлечений, спорта, эстрадной музыки, со злачными местами, логовами порока и преступления. Берлин стал уникальной сценой для модерновых профессий и социальных групп, таких как журналисты, ученые, интеллектуалы, женщины-служащие и независимые женщины в целом; это был город революции и контрреволюции, авангардных художников, писателей, утопистов и реформаторов.

Согласно широко распространенному тогда мнению, Берлин был своего рода крупномасштабным социальным экспериментом. В 1930 году публицист Йозеф Раушер писал, что то, что в других странах развивалось в течение многих лет, здесь происходит одновременно: «Берлин – это не что иное, как самый передовой пост, самая современно оборудованная экспериментальная площадка для проверки того, сможет ли германский народ внутренне справиться с последними достижениями цивилизации»[25]. Если в Германии развитие от аграрного к индустриальному государству шло особенно быстро, то Берлин уже через поколение превратился в один из самых модерновых городов мира, где контрасты были настолько явными, противоречия настолько очевидными, что новые политические движения, экономические теории, художественные перевороты, революционные памфлеты, новинки технического мира и возвышенные моды, казалось, непрерывно возникали из этих столкновений[26].