История Германии в ХХ веке. Том I

Изначально исходили из ожидания или даже уверенности в попытке коммунистического восстания, как это неоднократно уже случалось в веймарские годы при планировании чрезвычайных ситуаций и гражданской войны. Чрезвычайное постановление от 4 февраля, разработанное еще при Шлейхере, запрещавшее коммунистические собрания и публикацию коммунистических и социал-демократических газет, стало первым шагом на этом пути. В то же время Геринг как исполняющий обязанности министра внутренних дел Пруссии организовал политическое запугивание противников, назначив 50 тысяч человек из штурмовиков, членов СС и Стального шлема (Stahlhelm) «помощниками полицейских» и разрешив применение огнестрельного оружия против коммунистов[6]. Это стало началом террора в ранее считавшихся невозможными масштабах против противников национал-социалистов, в первую очередь против коммунистов, которые теперь считались практически вне закона и повсюду подвергались преследованиям и гонениям со стороны новых сил порядка.

Второй шаг был сделан с помощью так называемого «Декрета о пожаре в Рейхстаге». Ведь когда в ночь с 27 на 28 февраля загорелся Рейхстаг и всего через несколько часов голландский каменщик Маринус ван дер Люббе был арестован как поджигатель, никто не верил, что он действительно действовал в одиночку. Левые были твердо убеждены, что национал-социалисты подожгли Рейхстаг, символ презираемого ими парламентского правления, чтобы получить предлог для насильственных действий против своих противников. С другой стороны, правые столь же убежденно твердили, что пожар в Рейхстаге послужит сигналом для коммунистического восстания, которого так долго ждали. Радостное, почти недоверчивое удивление нацистских лидеров при известии о пожаре в Рейхстаге указывает на это обстоятельство. Ведь мысль о том, что такой провокационный акт может стать предлогом для насильственных действий против левых, была им не чужда. Однако теперь им на помощь как нельзя удобнее пришла случайность.

Кабинет фон Папена уже подготовил указ о чрезвычайном положении в случае гражданской войны под кодовым названием «План штабной игры Отта», который приостанавливал действие основных законов и наделял правительство диктаторскими полномочиями. С небольшими изменениями этот проект был принят рейхспрезидентом 28 февраля как чрезвычайный указ «О защите народа и государства». Эти положения, вскоре ставшие известными как «постановление о пожаре в Рейхстаге», отныне устанавливали своего рода постоянное чрезвычайное положение, ликвидируя конституционное государство. Этот указ послужил основой для отмены всех важных фундаментальных прав, для создания «вспомогательной полиции» и, в дальнейшем, концентрационных лагерей для произвольных арестов политических оппонентов и запрета в последующие месяцы всех непопулярных партий и групп. Еще в ночь на 1 марта полиция и подразделения штурмовиков арестовали в ходе рейда тысячи коммунистических активистов – больше 1500 в одном Берлине, в том числе многих депутатов рейхстага от КПГ. Офисы партии были закрыты, а ее газеты запрещены. В последующие недели было арестовано более 7000 коммунистов, включая лидера партии Эрнста Тельмана. Большинство из них попало в тюрьмы, но многие, особенно в провинциях, также и в «дикие» лагеря, которые были быстро созданы повсюду, где штурмовики помещали своих политических противников в заключение и жестоко обращались с ними. В то же время национал-социалисты воспользовались возможностью арестовать некоторых из своих самых высокопоставленных оппонентов среди левых интеллектуалов, в том числе Эриха Мюзама, Карла фон Осецкого и Эгона Эрвина Киша[7].

Однако, за исключением рабочих партий, среди населения в целом эта первая волна террора отнюдь не встретила однозначного неприятия, поскольку страх перед коммунистическим переворотом прочно связывал все буржуазные и национальные силы со времен восстаний и попыток радикально-левых путчей в послевоенные годы. Так, в католической прессе под заголовком «Конец Москве» можно было прочитать, что чрезвычайное постановление «наконец-то нанесет удар по источнику болезни немцев, по язве, в течение долгих лет отравлявшей и заражавшей немецкую кровь, – большевизму, смертельному врагу Германии. <…> От убийц, душегубов и отравителей может быть только самая жесткая защита, расплата за террор – смертная казнь. Фанатики, которые хотели превратить Германию в азиатский воровской притон, должны быть обезврежены. <…> Речь идет не только о партиях, речь о Германии, более того, о всей западной культуре, основанной на христианстве»[8].