История Германии в ХХ веке. Том I

Поэтому тем более удивительно, что Ватикан теперь предоставил эту сеть в распоряжение рейха в рамках политической бартерной сделки. В соглашении («Конкордате») между правительством рейха и Ватиканом, заключенном в июле 1933 года, Гитлер предоставил католикам признание католического религиозного образования, сохранение конфессиональных школ и право на деятельность католических организаций при условии, что они служат исключительно религиозным целям: все это были долгожданные цели католицизма в Германии, для достижения которых теперь, казалось бы, наконец настало благоприятное время. В свою очередь, через несколько недель после подписания Конкордата многочисленные культурные и политические организации католицизма были вынуждены самораспуститься по приказу Рима, как и сама Партия центра. Ради обеспечения своей основной, пастырской деятельности немецкий католицизм сдал свою политическую и социальную структуру в Германии.

С другой стороны, нацистский режим получил благодаря соглашению с Ватиканом огромный международный авторитет и легитимность и, не в последнюю очередь, одобрение среди германских католиков. Между тем политический католицизм продолжал в дальнейшем казаться нацистскому правительству опасным и с ним часто боролись, особенно на уровне приходов, где католики во многих случаях оставались сплоченными и противостояли давлению партии и государства[17].

ЗАКРЕПЛЕНИЕ ДИКТАТУРЫ

Таким образом, к осени 1933 года почти все политические и социальные институты и организации уже были приведены в соответствие новому режиму или запрещены. В любом случае желаемая «народная общность», казалось, была в значительной степени создана политически. Таким образом, НСДАП значительно расширила свои задачи и полномочия и во многих областях функционировала наряду, а то и вместо государственного административного аппарата. Однако совершенно неограниченные претензии на государственные синекуры и пенсионные должности, которые теперь выдвигали нацистские активисты «военного времени», вызывали критику и сопротивление со стороны преимущественно национально-консервативных высокопоставленных государственных чиновников. Более того, теперь стало ясно, что устранение институционализированных конфликтов интересов не означает исчезновения самих этих конфликтов. Поскольку партий и ассоциаций больше не существовало, как и полноценной общественной сферы, возникшие столкновения интересов вскоре перекинулись на институты режима – департаменты, партийные отделения и органы власти. Именно здесь начались дикие разборки по поводу раздела полномочий, остававшиеся одной из характерных черт диктатуры вплоть до падения режима в 1945 году. Но не споры о полномочиях или количество институций, ревностно охраняющих свои полномочия, отличали Третий рейх от парламентского конституционного государства: даже в демократических странах споры о компетенции и ведомственные баталии широко распространены. Скорее, больше не существовало институционализированных и конституционных способов и пространств коммуникации, разрешения конфликтов и поиска компромиссов, которые в демократических странах служат для предотвращения эскалации конфликтов интересов, но которые были упразднены в ходе «национальной революции» как символы раздора и заменены прокламациями народного единства. Как следствие, отсутствовали регулируемые механизмы балансирования разнонаправленных интересов. Надежность и предсказуемость действий правительства колебалась, и то, какие группы преобладали, зависело от довольно случайных констелляций власти.

Однако это в определенной степени компенсировалось выдающимся положением Гитлера, который все больше и больше входил в роль фактического суверена. Регулярное правительство вскоре перестало существовать. Вместо этого министры должны были представлять рейхсканцлеру взаимно согласованные предложения, решения по которым Гитлер принимал единолично. Заседания кабинета министров были редки, а с 1938 года – вообще не проводились; министры были обязаны подчиняться фюреру и рейхсканцлеру. Каждый желающий угадать, какое ведомство одержит верх в случае разногласий, должен был прежде всего знать, как Гитлер думает, чувствует и принимает решения. Таким образом, доступ к фюреру стал решающим ресурсом власти, и убедительность доводов или численность заинтересованной группы теперь значили меньше, чем то, как решит фюрер.

В этом отношении выдающееся положение Гитлера в системе власти также было следствием, функцией стремления к единству, к отбрасыванию различий интересов, – в результате чего взвешивание аргументов и поиск баланса и компромисса были заменены решением фюрера, завоеванию которого теперь подчинялись все усилия министров, членов партии и чиновников[18].