Хелене Хольцман написала об этом в своих записках, сделанных сразу после освобождения: «Они силой врывались в квартиры евреев и выгоняли всех жителей из домов на рыночную площадь или в синагогу. Больных и младенцев несли на руках. Им сказали, что они нужны для работы в другом месте и будут временно переселены, а также велели взять с собой необходимую одежду. На улицах, площадях [и в] синагогах уже разыгрывались ужаснейшие сцены. Евреев избивали дубинками и прикладами, у них отбирали вещи, детей разлучали с матерями, над ними издевались и насмехались. Затем их всех вместе изгнали из города.
Во многих местах евреев-инженеров и их помощников привозили за несколько дней до этого и под предлогом рытья колодцев заставляли рыть широкие ямы в лесу или на открытой местности. После того как они выполняли работу, их расстреливали на месте. Евреев вели к этим ямам. Они должны были сложить свои пожитки в кучу и снять верхнюю одежду. Потом их полуголыми партиями загоняли на край ям и расстреливали из пулеметов. Сначала больных, стариков, затем детей и женщин и, наконец, мужчин. Раненых зарезали или забивали до смерти. Во многих местах бойня продолжалась весь день. Пока до них не дошла очередь, несчастные были свидетелями расправы над остальными. Когда ямы, в которых тела лежали друг на друге в несколько слоев, заполнялись, евреев заставляли засыпать их – после того как трупы посыпали хлоратом кальция из „гигиенических соображений“. Маленьких детей бросали в ямы живыми и закапывали. Некоторые мужчины сопротивлялись, бросались на шею экзекуторам и тащили их за собой в страшную братскую могилу.
Исполнителями повсеместно были литовские партизаны-„добровольцы“. Немецкая полиция и армия руководили и контролировали исполнение. Когда литовцы запинались, их взбадривали алкоголем. Во многих местах происходящее снимали германские кинодеятели. Во время съемок следили за тем, чтобы в запись попали только литовские исполнители. Впоследствии немцы пытались представить дело так, будто резня была организована по инициативе литовцев в праведном народном гневе против еврейских эксплуататоров. Все происходило среди бела дня»[2]
.Старшая дочь Мари Хольцман также была арестована – она посещала германских солдат в военных госпиталях и пыталась убедить их в необходимости мира. Через три месяца ее расстреляли.
Осенью 1941 года масштабные операции по массовому уничтожению были временно прекращены, поскольку евреи были нужны для работы, особенно для восстановления аэродрома в Каунасе. Поскольку советские военнопленные, первоначально предназначенные для этой работы, в количестве более десяти тысяч человек, умерли от голода в августе и сентябре, аэродром теперь должны были восстанавливать евреи.
Теперь Хелене Хольцман пыталась сделать все возможное, чтобы спасти жизнь хотя бы своей младшей дочери Грете. В уязвимом положении «полуеврейки» и жены еврея она сама находилась в наибольшей опасности. После ареста Мари она вместе с младшей дочерью оставила ставшую небезопасной квартиру и поселилась у двух русских женщин, которые помогали многим преследуемым и тем, кому грозила смерть в городе. Риск был огромен: любого, кто прятал евреев, немцы расстреливали, повсюду были доносчики. Тем не менее несколько друзей, некоторые из них были абсолютными незнакомцами, постепенно сформировали тайную сеть помощи – две русские женщины, врач, писательница, немецкая студентка из Фрайбурга, Хелене Хольцман и ее дочь. Они контрабандой доставляли продукты в сформированное и изолированное за это время гетто, предоставляли убежище отдельным людям, снабжали их продовольственными карточками и документами, которые один из друзей, скрипач Воцелка, по-видимому, умел очень хорошо изготавливать.
Им даже удалось вытащить из гетто и приютить друзей Хольцманов, композитора Эдвина Гейста и его жену Лиду. Но тщетно. Через несколько недель Эдвина Гейста забрали и убили. Когда гестапо пришло и за Лидой, она покончила жизнь самоубийством.