История Германии в ХХ веке. Том I

Однако после побед в начале лета 1940 года критика гитлеровского рискованного военного курса в отношении Франции и Великобритании поутихла, и как военное руководство, так и министерская бюрократия поддержали войну против СССР, действия против гражданского населения и военнопленных, а также преследование евреев. Однако после того как военные успехи прекратились и над рейхом, вермахтом и народом нависла угроза поражения, критика и недовольство национал-консерваторов вновь усилились. Национал-социализм рассматривался уже не как политическая альтернатива либерализму, а как выражение «эпохи масс» и материализма, которые необходимо отвергнуть, а в более широкой перспективе – как конечная точка длительного процесса распада христианского Запада, берущего начало в XVI веке. Партийное правление и массовая агитация, эгалитарная пропаганда и массовая культура, получившие все большее распространение в период нацистского режима, олицетворяли собой тенденции современного индустриального общества, которым когда-то противостояли.

С другой стороны, среди национал-консерваторов росло недовольство немецкими военными действиями и неприятие национал-социалистической оккупационной политики «выжженной земли», так что даже бывшие сторонники режима переходили в еще более резкую оппозицию нацистской системе. «Обращение с оккупированными странами было ключевым фактором общей плохой ситуации, – писал фон Штауффенберг. – Началом конца военного строительства стала русская кампания, начавшаяся с приказа об уничтожении всех комиссаров и продолжившаяся смертями от голода военнопленных и организацией охоты на людей с целью вербовки гражданских рабочих». Убийства евреев и партизан Штауффенберг не упоминал, но антиеврейская политика национал-социалистов явно усиливала критическое отношение к режиму многих представителей национал-консервативного Сопротивления. Большинство офицеров сами были антисемитами и, хотя в планы действий после успешного путча входило прекращение убийств, они не всегда предполагали прекращение дискриминации евреев. Тем не менее возмущение «планомерным истреблением людей», о котором заговорщики были осведомлены, как правило, лучше, чем население, было, несомненно, важным фактором, хотя и не это стало причиной заговора. Для консервативных противников нацистов решающим фактором было неизбежное поражение вермахта и связанное с ним падение Германии: «При сохранении нынешнего курса поражение и уничтожение связанной кровным родством субстанции неизбежны, – отмечал фон Штауффенберг. – Надвигающуюся гибель можно предотвратить только путем устранения нынешнего руководства… После смены режима важнейшая цель будет заключаться в том, чтобы Германия по-прежнему оставалась эффективным фактором в игре держав и, в частности, чтобы вермахт оставался пригодным инструментом в руках ее руководителей»[27].

Что касается внутренней политики, то часть заговорщиков, особенно из Крейзауского кружка, ставили во главу угла возвращение к правовому государству и идею создания союза государств Европы. С другой стороны, большинство новых концепций государственного и общественного устройства, обсуждавшихся в кругах заговорщиков, уже существовали раньше. Прежде всего, это были идеи, знакомые по концепциям Немецкой национальной народной партии и младоконсерваторов 1920‑х годов, о правлении сословно организованной элиты без парламентаризма, партий и общественных движений – без эксцессов капитализма, без современной культуры, но с гармоничной фольксгемайншафт, которая позволит преодолеть классовую борьбу и конфессиональное разделение: эта общность будет не капиталистической и не коммунистической, а немецкой. Многое здесь перекликалось с концепцией «реформы рейха», разработанной кабинетом министров при Папене и фон Шлейхере: «персональный внутренний социализм», обновление общества на христианских ценностях, сочетание народного движения и авторитарного руководства без свободных и равных выборов.

Возвращение к условиям Веймарской республики, с другой стороны, было совершенно немыслимо для большинства участников заговора, за исключением нескольких представителей социал-демократии и профсоюзов, таких как Юлиус Лебер и Карло Мирендорф, которые не обладали каким-либо значимым влиянием в движении. Правда, было достаточно и сторонников либеральных экономических идей, например Гёрделер. Однако идея демократического будущего в понимании западных демократий здесь если и прослеживалась, то в очень малой степени. Она была дискредитирована даже в рабочем движении.