Совершенно противоположным было восприятие русской революции в среде большинства немецких социал-демократов. Революция, были убеждены они, высвобождает радикальные силы, ставит под угрозу экономику и снабжение населения, может перерасти в гражданскую войну и в конечном итоге привести к диктатуре. Учитывая безошибочно читавшиеся параллели с ситуацией в России осени 1917 года, все усилия в Германии теперь, год спустя, следовало, по их мнению, направить на скорейшую демобилизацию армии и переход к экономике мирного времени, чтобы обеспечить снабжение населения, возвращение миллионов солдат на свои рабочие места, обеспечение миллионов инвалидов войны и выживших иждивенцев. Для этого, прежде всего, требовалась сильная экономика и функционирующая администрация, а также стабильные политические условия на демократической основе. Только таким образом можно было справиться с чрезвычайно рискованными внешнеполитическими задачами, особенно с переговорами о приемлемых условиях заключения мира. В такой ситуации, по мнению Фридриха Эберта, председателя СДПГ с 1913 года, опаснее всего было бы заниматься социально-политическими экспериментами, основанными на радикальных утопических концепциях. Социалистические преобразования, считал Эберт, можно будет осуществить когда-нибудь, когда правительство завоюет необходимое для этого большинство в парламенте. А пока речь идет о поддержании порядка, безопасности и снабжения, а также о подготовке к выборам в конституционное Национальное собрание.
И наконец, для буржуазии Октябрьская революция послужила подтверждением всех опасений по поводу социализма, которые буржуа всегда питали. Сообщения о зверствах большевиков, голоде и гражданской войне в России заполнили газеты и распространили ощущение угрозы, которое в умах правых немедленно распространилось на все формы социализма. Но сильней всего был страх перед «коммуной»: он был настолько выражен среди буржуазии и консервативных элит, что Эберт и стоявшее за ним большинство социал-демократов воспринимались как последний бастион безопасности.
Фридрих Эберт, которого принц Максимилиан Баденский назначил (несколько курьезным с конституционно-правовой точки зрения способом) рейхсканцлером, с 9 ноября возглавлял переходное правительство, «Совет народных уполномоченных», которое было утверждено пленарным собранием берлинских рабочих и солдатских советов 10 ноября 1918 года. Его главной целью стало сдерживание той самой революционной динамики, которой он был обязан своим приходом к власти. Поэтому ради порядка, безопасности и благосостояния нации уже в первые дни революции были приняты четыре основополагающих решения, которые оказали неизгладимое влияние на дальнейшее развитие германской революции.
Прежде всего, решающее значение имела непрерывность работы всех государственных ведомств: полиция и больницы, налоговые службы и министерская бюрократия должны были продолжать функционировать. Политические чистки персонала не проводились. «Дезорганизация в этот тяжелый час, – сказал Эберт, – привела бы Германию к анархии и самым ужасным страданиям»[3]
. Новое правительство нуждалось в буржуазных экспертах и без них не смогло бы принять необходимые меры во внутренней и внешней политике, часть из которых были далеко идущими. Демократизация администрации, вполне возможная с учетом расстановки сил в ноябре 1918 года, не была приоритетной для СДПГ в свете стоящих перед ней задач.