Однако, прежде всего, все большее значение приобретал огромный государственный, партийный и плановый аппарат с постоянно растущим числом сотрудников. Те, кто принадлежал к «номенклатуре», не только имели особые привилегии, например, в распределении жилья, отпусков или образовании детей. В социальном плане они также в некоторых отношениях заняли позицию буржуазии, которой в ГДР уже почти не существовало. Тем не менее мир кадров, как писал западногерманский журналист Тео Зоммер о своих впечатлениях от пребывания в ГДР в 1964 году, не был «сказочной страной с молочными реками и кисельными берегами: дисциплина строгая, партийное поручение – дело, которое не всем по вкусу. Нужно обладать хорошей долей идеализма, чтобы позволить себе без споров отправиться на любую должность, которую придумает правительство, в сельскохозяйственный производственный кооператив в Лаузиц или в серую промышленную зону под Биттерфельдом – как прикажет партия. А идеализма, не могу отрицать, я много встретил во время нашей поездки, среди молодых функционеров, которые живут надеждой на будущее». По словам Зоммера, одним из самых сильных впечатлений, полученных им в ГДР, было то, «что там так много искренности в работе, так много самоотверженности, так много непререкаемой моральной воли. Все было бы гораздо проще понять, если бы функционеры носили ножи в зубах». Однако у западного наблюдателя это пробудило и другие воспоминания: «С 1945 года ничто не заставляло меня так часто вспоминать о канувшей в Лету коричневой эпохе. Идеализм юнгштаммфюреров, их доброжелательность посреди всех невзгод, стремление к порядочности и чистоте на службе делу, которое не позволяло долго сохранять порядочность и чистоту, – они живут в ГДР. Скверно только то, что нельзя отделаться от подозрения, что злоупотребление идеализмом продолжает жить в то же время – как это всегда бывает, когда некое „дело“ ставится выше всего остального»[58]
.Нельзя четко определить, рассматривалось ли и в какой степени выраженное равенство условий жизни в ГДР населением как преимущество, как «достижение». Ведь в годы после 1945 года не только значительно нивелировались различия в богатстве, но и значительно выровнялись доходы по сравнению с капиталистическими государствами. Социальные льготы также способствовали этому ощущению равенства – система здравоохранения, детские сады, школы, даже государственные отпуска не были или почти не были связаны с заработком или профессиональным положением, за исключением особого положения партийной элиты.
Тем более важны были небольшие отличия и привилегии, которые можно было заслужить особо активным участием в массовых организациях и общественной деятельности. Например, чтобы добиться ежемесячной надбавки к пенсии в размере 100 марок, один рабочий, ставший досрочным пенсионером на урановых шахтах в Висмуте, подчеркнул в заявлении свое многолетнее членство в военизированной дружине предприятия и участие в военизированном Спортивно-техническом обществе. Другой, подавая заявление на получение разрешения на выезд в Югославию, ссылался на свою многолетнию деятельность в качестве «освобожденного работника молодежной ассоциации и партии». Женщина, пытавшаяся приобрести садовый участок, ссылалась на многолетнюю деятельность в профсоюзном комитете своего предприятия и общественную работу на многочисленных постах[59]
. Чтобы добиться личных выгод или хотя бы избежать потерь, общественная работа была необходима. Особенно на государственной службе, например для учителей возможности продвижения по службе часто были связаны с внеклассной деятельностью – в Союзе свободной немецкой молодежи, Национальном фронте, Обществе германо-советской дружбы, Демократической женской лиге или Объединении свободных немецких профсоюзов, и требовались значительное чувство собственного достоинства и уверенность в себе, чтобы уклоняться от этого.