История Германии в ХХ веке. Том II

Благодаря динамике развития западной потребительской и популярной культуры с начала 1960‑х годов увлечение Западом в ГДР еще более усилилось и вскоре встретило энергичное противодействие со стороны руководства СЕПГ. Более девяноста процентов молодых людей, по данным Лейпцигского института молодежи, регулярно смотрели или слушали западные теле- и радиопрограммы[72]. Новая бунтарская и в то же время потребительски ориентированная молодежная протестная культура Западной Германии, вместе с ее музыкой, модой на одежду и прически, также завоевывала все больше последователей в Восточной Германии. Руководство СЕПГ видело прямую связь между этими явлениями и критикой условий жизни в стране со стороны многих художников и интеллектуалов, которая росла (и была разрешена) с начала 1960‑х годов. Критические голоса, как, например, Роберта Хавемана и Вольфа Бирмана, как здесь быстро поняли, были не более чем выражением подрывной силы культурного американизма. На уже упомянутом выше IX пленуме ЦК СЕПГ в декабре 1965 года, на котором были замедлены экономические реформы и отменены послабления в культурной политике предыдущих лет, Эрих Хонеккер в своей речи провел прямую связь между критическими текстами Хавемана о ГДР, романами Стефана Гейма, песнями Вольфа Бирмана и американской массовой культурой, которая считалась декадентской и аморальной и которая оказывала все более сильное влияние на молодежь через музыку и фильмы: «Наша ГДР – чистое государство. В ней существуют незыблемые нормы этики и морали, приличия и хороших манер. Наша партия решительно выступает против пропаганды безнравственности, проводимой империалистами, которая направлена на нанесение вреда социализму <…>. Так называемые стихи Бирмана характеризуют его буржуазное, анархическое поведение, его высокомерие, скептицизм и цинизм»[73]. Бирману запретили выступать, Союз писателей ГДР выступил с подобострастными заявлениями. Министр культуры Бенциен был уволен, и его сменил Клаус Гизи – человек, который был готов снова осуществлять линию партии.

Руководство СЕПГ считало святотатством не только критику в адрес партии, но, прежде всего, такие высказывания, которые, казалось, ставили под сомнение веру в промышленный прогресс, в науку и технику. Ульбрихт противопоставлял таким позициям «скептицизма и пессимизма» уверенность в том, что научно обоснованное расширение экономики создаст бесконфликтное «общество при социализме»: «Если мы допустим пропаганду скептицизма, то снизим рост производительности труда на 1 процент»[74].

В то же время волна новой молодежной культуры, хлынувшая с Запада, в частности, рассматривалась СЕПГ как угроза социализму: бит-группы, хиппи, носители джинсов и длинноволосые люди открыто выступали против социалистического сообщества и попадали в поле зрения государства. По мнению руководства СЕПГ, опасность «бит-музыки, завезенной империалистами», была преступно упущена из виду, поскольку «враг использует этот вид музыки, чтобы подстрекать молодежь к эксцессам, через увеличение ритмов бит-музыки. Пагубное влияние такой музыки на мышление и поступки молодых людей было сильно недооценено»[75]. Затем, в качестве меры предосторожности, «все было подавлено и объявлено нежелательным», отметил писатель Ганс Нолль в своих воспоминаниях об этом времени. «Длинные волосы, слишком узкие или слишком широкие брюки, разноцветные пластиковые пакеты и жевательная резинка, англицизмы или даже американизмы. Любое безобидное проявление моды – мини-юбки, макси-юбки, полосатые рубашки, тот или иной способ танцевать и прочее, проходили долгую борьбу, прежде чем были поневоле приняты центром. А некоторые особо закаленные товарищи продолжали вести с ней свою личную войну, при тайной благосклонности центра и в счастливом чувстве доказательства „неизменной верности“ социалистического партизана в мире, размягченном Западом. Не было ничего удивительного в том, что молодые люди получали чреватые последствиями записи в своих личных делах за нежелательное ношение синих джинсов или бород, даже если из‑за этого их исключали из средних школ и университетов. Они могли „проявить себя на практике“»[76].