Начиная с 1960‑х годов экспансия экономик западных стран все больше объяснялась практически неограниченной доступностью дешевой сырой нефти. В 1973 году ФРГ получала 58,6 процента своей энергии из сырой нефти, Франция – 72,5, а Италия – целых 78,6 процента. За двадцать лет экономической активности цены на сырую нефть – как почти на все сырье – оставались почти неизменными: в 1953 году баррель сырой нефти стоил 1,93 доллара, в начале февраля 1971 года – 2,18 доллара. Такое постоянство низких цен на сырую нефть четко отражало экономическое и политическое превосходство Запада. Однако девальвация доллара после отказа от золотого стандарта теперь значительно снизила уровень прибыли от сырья (которая постоянно рассчитывалась в долларах). Производители сырьевых товаров пытались компенсировать это повышением цен – в том числе и на сырую нефть, которая к концу сентября 1973 года уже подорожала примерно до трех долларов. С началом войны Египта и Сирии против Израиля в октябре 1973 года производители нефти, объединенные в ОПЕК, впервые использовали цену на нефть в качестве политического оружия, сначала против Нидерландов и США, а затем против всех западных стран, поддерживавших Израиль. К концу года цена на нефть выросла почти в четыре раза и достигла 11,65 доллара. Как следствие, в 1974 году ФРГ пришлось заплатить за импорт нефти на 17 миллиардов марок больше, чем в предыдущем году[9]
.Последствия такой ценовой политики были многообразными и имели далекоидущие последствия: с одной стороны, были пересмотрены отношения между промышленно развитыми странами и странами – производителями сырья. Прежде всего, благодаря этому шагу арабские государства вышли из отношений постколониальной зависимости от Запада и начали реализовывать экономическую мощь, которая стала результатом нефтяного богатства их стран, также и политически. Напротив, промышленно развитые страны осознали свою зависимость от нефти. Это привело к попыткам найти другие источники энергии. В частности, быстро возросло значение ядерной энергии. В то же время Ближний Восток стал центром международного политического и военного интереса.
С другой стороны, кризис цен на нефть осенью 1973 года вызвал глубокий шок среди населения западных индустриальных стран, потому что в отличие от валютных проблем, понимание которых требовало специальных знаний, уязвимость западных индустриальных стран и уязвимость их собственного процветания стали очевидны для всех. В ФРГ этот шок усугубился такими мерами, как запрет на вождение автомобиля в четыре воскресенья поздней осенью 1973 года, поскольку вождение автомобиля, как ничто другое, является символом собственного экономического прогресса и прогресса страны.
Валютные проблемы, инфляция и кризис цен на нефть накладывались друг на друга, усиливая проблемы, в то время как экономические данные в Западной Европе указывали на прекращение темпов роста, превышающих средние показатели. Ведь бум 1950‑х и 1960‑х годов и особенно расширение западногерманской экономики основывались на ряде факторов, значение которых сейчас начинало ослабевать: на рынке труда потенциал квалифицированных работников был исчерпан, технологическое отставание от США было ликвидировано, восстановление инфраструктуры после войны завершилось, производительность западноевропейской и особенно западногерманской экономики достигла уровня США – все признаки указывали на то, что в будущем темпы роста могут соответствовать тем, которые были достигнуты в десятилетия перед Второй мировой войной, то есть чуть менее двух процентов. С конца 1973 года эти различные, оказывающие влияние факторы, объединившись, привели к первому в послевоенный период действительно заметному кризису в экономике Западной Германии. В 1973 году цифры все еще давали повод для оптимизма: 4,7 процента роста и всего 58 тысяч безработных (1,2 процента) – это было вполне в пределах ожидаемого. Но затем наступил глубокий провал: темпы роста в 1974 году были нулевыми, в следующем году – минус 1,1 процента. Число безработных удвоилось до 1,074 миллиона человек. Кроме того, на рынок труда вышли беби-бумеры, поэтому для достижения полной занятости были необходимы гораздо более высокие темпы роста, чем в предыдущие годы. Долг федерального правительства, правительств земель и местных органов власти стремительно рос – с 125,9 миллиарда марок (1970) до 328,5 миллиарда марок (1977). И наконец, несмотря на снижение темпов экономического роста, уровень инфляции не снизился, а остался на уровне шести-семи процентов. Однако одновременность стагнации и инфляции («стагфляция») была чем-то новым для экономической политики – ни один из рецептов «глобального контроля» не подходил для такой ситуации[10]
.СТРУКТУРНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ