История Германии в ХХ веке. Том II

Ведомство федерального канцлера Германии организовало 8 мая 1985 года символический жест примирения между бывшими врагами войны. Уже в конце лета 1984 года, в семидесятую годовщину начала Первой мировой войны, Коль и Миттеран переосмыслили возрастание символической власти прошлого, пожав руки над могилами на кладбище Вердена, к слову, в качестве компенсации за то, что немцы не были приглашены на празднование Дня Д в Нормандии в июле 1984 года[69]. Ссылаясь на это, Коль теперь также выразил американцам желание сделать соответствующий символический жест, но по отношению ко Второй мировой войне, и обосновал это тем, что к настоящему времени две трети немцев либо вообще не пережили войну, либо пережили ее в детстве. Параллельно с Верденом в качестве платформы для проведения мероприятия было выбрано военное кладбище, которое казалось подходящим как символическое место для павших немецких и американских солдат Второй мировой войны – Битбург в Айфеле, где покоятся павшие во время немецкого «Арденнского наступления» в декабре 1944 года. Однако вскоре выяснилось, что на этом кладбище похоронены и войска СС. Если до этого запланированный визит Рейгана в Германию не вызвал особого интереса у американской общественности, то поездка с ключевым словом «СС» моментально стала политическим событием. Идея американского президента почтить память солдат из войск СС на немецком кладбище (и, возможно, членов подразделений, которые устроили «бойню при Мальмеди», убив 87 американских военнопленных 17 декабря 1944 года) вызвала резкий протест, не в последнюю очередь со стороны молодых американцев еврейского происхождения. От их имени говорил Эли Визель, который в детстве пережил нацистские лагеря уничтожения; он раскритиковал президента Рейгана, говоря, что визит в Битбург означает «восстановление доброго имени СС». К нему присоединилась большая часть американских газет, а также члены Конгресса. В результате визит Рейгана в Битбург был увязан с предшествующим посещением бывшего концентрационного лагеря Берген-Бельзен, но это не остановило критиков[70].

Поездка американского президента также приобрела большое значение в общественном мнении Западной Германии, особенно после того как Коль назвал возможную отмену визита Рейгана в Битбург «оскорблением», которое «глубоко ранит чувства нашего народа». Историк Генрих Август Винклер из Фрайбурга, напротив, опасался, что встреча Рейгана и Коля в Айфеле может создать впечатление, что «ФРГ и Соединенные Штаты Америки договорились отныне рассматривать Вторую мировую войну как обычную европейскую войну». Никогда со времен основания ФРГ германо-американские отношения не находились под таким сильным влиянием нацистского прошлого, как во время этого официального визита на высшем уровне[71].

Таким образом, попытка Коля деактуализировать нацистский период через символический акт завершающего примирения не привела к ожидаемой национальной интеграции. Скорее вытеснение и переосмысление прошлого уступили место повышенному вниманию, новой чувствительности, благодаря которой национал-социалистическая предыстория ФРГ и особенно кадровая преемственность воспринимались как бремя и скандал. Против этого неоднократно критически выступали правые, например Фридрих Карл Фромме, один из редакторов газеты «Франкфуртер альгемайне цайтунг», который сетовал, что «делить людей на тех, кто тебе нравится, и тех, кто тебе не очень нравится, обычно всем можно, но немцам, когда речь заходит о евреях, это запрещено». Хотя именно молодые немцы, подчеркивал он, очень стараются перед евреями, нельзя отказать им в том, что «их терпение тоже ограничено»[72].

На этом политическом фоне в 1986 и 1987 годах возник так называемый «спор историков». Он разгорелся вокруг двух полемических тезисов берлинского историка Эрнста Нольте, постулировавшего причинно-следственную связь между массовыми преступлениями в советской системе исправительных лагерей, «архипелаге ГУЛАГ», и началом массового убийства евреев немцами в эпоху нацизма: «Разве „Архипелаг ГУЛАГ“ не был изначальнее Аушвица? Разве большевистское „убийство по классовому признаку“ не было логическим и фактическим предшественником нацистского „убийства по расовому признаку“?» Раз ГУЛАГ был «изначальнее», чем убийство евреев, значит, считал Нольте, между ними существовала «причинно-следственная связь». Холокост, в его интерпретации, якобы представлял собой вынужденную самооборону европейской буржуазии против большевиков, которые, согласно прогнозам, намеревались эту европейскую буржуазию уничтожить. Тем самым он, вслед за нацистами, еще раз отождествил евреев с большевизмом и свел национал-социализм к варианту радикального антибольшевизма. Кроме того, «объявление войны» Всемирным еврейским конгрессом национал-социалистическому Третьему рейху Нольте назвал установлением официального состояния войны между евреями и немцами, и этот фактор он требовал учитывать при оценке убийства евреев[73].